– Не переживай, парень. То, что ты не помнишь имени своего ротного, – это еще не самая большая проблема. Кто знает, может быть, Господь Бог, лишив тебя некоторых воспоминаний, поступил во благо. Ты старый солдат, и я это вижу. У каждого из нас есть какие-то моменты, о которых порою хочется забыть и никогда не вспоминать.
Не могу сказать, чтобы его слова вызвали у меня какое-то отторжение. В принципе я был совершенно согласен, но легче от этого вовсе не становилось. Так прошло несколько дней, и меня опять вызвали в тот же самый кабинет. Но на этот раз там был уже совсем другой обитатель. Тоже немолодой дядька, хотя и не такой пожилой, как доктор. Но, ей-богу, я бы предпочел еще неделю пить эту самую гадость, лишь бы не встречаться с сегодняшним обитателем этого кабинета. Ибо сидел там самый натуральный фельджандарм. А вот к этим парням на закуску попадаться категорически не рекомендовалось. С юмором у них было плохо, а въедливости – хоть отбавляй. И сам факт, что моей персоной заинтересовалась полевая жандармерия, никакого энтузиазма вызвать не мог. Ладно уж медики – тут оно все привычно и понятно. А вот какая вожжа попадет под хвост этим ребятишкам, предположить было совершенно невозможно. Однако же делать было нечего, обратного хода не имелось, и, вытянувшись около дверей, я рапортую обитателю кабинета о своем прибытии. Против всех ожиданий, он настроен весьма благодушно: не спешит снимать с меня шкуру и выворачивать наизнанку все тайники души.
– Задал ты всем нам задачку, Макс. У господ офицеров от тебя уже голова болит.
– Виноват, герр обер-вахмистр, но я ничего такого не делал.
– Да знаю я, – отмахивается фельджандарм. – Подобрали тебя в воронке, с разбитой башкой и малость очумевшего. Вот и вылетело из этой башки все то, что в нее когда-то вложили командиры. По правде сказать, я и не думаю, что там было что-то особенно ценное, но порядок есть порядок, Макс. Согласись, ты же не можешь жить дальше человеком без имени, фамилии и без прошлого.
– Но я помню свое имя, – поколебавшись, чуть менее уверенно добавляю, – и фамилию вроде бы тоже.
– А ты уверен, что это твое имя и твоя фамилия?
– Нет, герр обер-вахмистр, – искренне отвечаю ему. – В этом я не уверен.
– Вот видишь, – назидательно поднимает палец фельджандарм. – Конечно, может быть, ты называешь действительно свое имя. Но ведь может случиться и так, что ты попросту запомнил имя кого-то из сослуживцев, который сам по себе является настолько замечательной личностью, что не знать его просто невозможно.
– Да, герр обер-вахмистр, так тоже может быть.
– Только ведь беда в том, Макс, что известность эта может быть двоякая. Это может быть действительно выдающийся человек, хороший солдат и честный сын великой Германии. А может быть наоборот – дезертир, бросивший своих товарищей. Вот его и объявили в приказе по части, а ты и запомнил. Что скажешь?
– Не знаю, что и говорить, герр обер-вахмистр. У вас в таких вопросах опыт намного больше, поэтому я всецело доверяю вам.
– Доверяешь? Ну что ж, давай поглядим. Итак, что мы знаем совершенно точно? Тебе больше двадцати пяти лет, строение зубов показывает, что за своим здоровьем ты следил и вовремя обращался к врачам. Дырок у тебя нет, и в положенных местах стоят пломбы. Ты, несомненно, опытный солдат. Мышечную память обмануть невозможно. С оружием обращаться умеешь, причем достаточно хорошо и на уровне автоматизма. Воевал и был ранен, медикам я в этих вопросах доверяю безоговорочно. Кстати, где ты словил пулю?
– Не помню, герр обер-вахмистр.
– А ведь тебе делали рентген, Макс. И он показал, что в правой ноге у тебя действительно пуля. Винтовочная! И хочешь знать, из какой винтовки?
А вот это он уже заливает. С тем, что наличие пули в ноге рентген безусловно покажет, я спорить не собираюсь. Но, не разрезая ноги, выяснить, из какого оружия эта пуля вылетела, – вот уж фигушки.
– Откуда же мне это знать, герр обер-вахмистр? Это надо у главного врача спрашивать. Он человек ученый и такие вещи понимает.
– А что ж ты думаешь? И спросили. Наша это пуля, Макс. Из маузеровской винтовки выпущенная. И что ты на это скажешь?
Пожимаю плечами. Хоть из маузеровской, хоть из американской или английской – какая разница? Логичнее было бы, конечно, из русской: мы все-таки на русском фронте находимся. Но если верить врачам, рана старая, а война идет всего второй год. Высказываю свои соображения жандарму. Он кивает, соглашаясь.
– Да, действительно, дружище, какая в этом разница? У нас что – не бывает случаев, когда солдат по неосторожности попадает под огонь своих же товарищей?