Реконструктор
Taken: , 1
Да, это верно: струи уходящей реки – они непрерывны, но они все не те же, не прежние воды… Восемьдесят лет, прошедшие со дня окончания второй мировой войны, сделали ее, как это бывает с любой из войн, чем-то отстраненным: историческим эпизодом, архивной справкой, потенциальным набором желтых фотографий, вываливающихся на пол при перестановке буфета, детским криком «хальт», доносящимся в невыносимо жаркий июльский полдень со двора, абрисом тяжелого танка, смутно угадываемым в косых боевых контурах мусорного контейнера, набором белых полос на выжженном небе, фонтанчиками пыли, несущимися за протекторами грузовика, набитого трехтомниками Пушкина, четырехмерной пошлостью детского рисунка, безымянной вспышкой салюта и, наконец, «гравюрой полустертой».
Настало время, если оно настало, когда ненужная правда прорывает прогнившую ткань умолчаний и слухов, и ложится под наши безразличные взгляды – как всегда, слишком поздно… «Лучше поздно, чем никогда» – этому сомнительному императиву мы и обязаны появлением книги П. Стецюка «Память огненных лет». Разумеется, «поздно» – это то же самое, что «никогда». Но «никогда» – это далеко не то же самое, что «поздно». Короче говоря, если читатель с помощью какого-нибудь похожего выверта убедит себя взяться за рецензируемую книгу, ему обеспечено три часа скуки – возможно, правда, несколько иного рода, чем ежедневный позор его жизни. Пять минут ухмылок при разглядывании фотографий («Мы-то живы!»), и полное забвение всего прочитанного к началу очередного «Клуба кинопосвящений» или радиосводки с Малабарского фронта. Читать эту книгу не стоит, как не стоит вообще читать книг, эту книгу не стоит читать в особенности, потому что мертвы герои, мертвы современники и, наконец, мертва тема…
Здесь впервые появляется нечто, способное вызвать интерес. Приглядевшись, можно заметить, что эта тема мертва несколько интригующе. Так мертвы, к примеру, члены экипажа космической станции «Звездочка», сорок шестой год разлагающиеся в синем небе над нашими головами – их распухшие тела можно видеть каждый вечер в заставке программы «Вечность». Так мертв вампир, пытающийся пролезть безлунной ночью в слуховое окошко Моссовета. Другими словами, в ее мертвости ощущается неведомое движение, чья-то окаменелая воля – и это пугает.
Поэтому, несмотря на очевидную ненужность проделанной Стецюком работы, несмотря на пошлость его концепций и невыносимый привкус общепитовской похлебки, сваренной в одном из небольших украинских городов, – привкус, который останется во рту даже у самого благожелательного читателя, прочесть книгу все-таки стоит. За фактами, за всей этой правдой иногда заметно что-то вроде тяжелых шагов, безжизненных перемещений и эволюций истории, которая здесь – на периферии взгляда – предстает в своем настоящем виде: бабы в платке, бессмысленно несущей плоское брюхо над ровным вечерним полем, топчущей цветы и идущей никуда.
Давно известно, что нет никаких книг – есть только история их написания. Получив доступ к наконец рассекреченным архивам, Стецюк кинулся не к видеозаписям знаменитых икорных оргий в министерстве культуры, когда дорвавшиеся исследователи, высунув языки, наблюдали танцы нагих функционеров, он разбирал секретнейшие отчеты минского радиозавода.
Почему в 1928 году была засекречена, и не просто засекречена, а получила литеру «А-прим» техническая документация на изготовление стальной трубки длиной в метр и диаметром чуть меньше сантиметра? Почему после изготовления этой трубки дирекция, рабочие и весь остальной персонал завода были расстреляны, а сам завод взорван? Только идиот может задаться сейчас такими вопросами. Но именно здесь Стецюк набрел на открытие, приведшее к появлению его книги.
В минских бумагах была ссылка на архивные документы группы «У-17-Б». В каталоге они не значились. В секретном каталоге тоже. Но Стецюку удалось выяснить, что архив «У-17-Б» в 1951 году был вывезен в город Николаев и уничтожен, те, кто занимался его ликвидацией, расстреляны, те, кто расстреливал – тоже, и так – около восьмидесяти раз до некоего полковника Савина, который лично убил двух предпоследних расстрельщиков в тамбуре ленинградской электрички в мае 1960 года.
Стецюку повезло: ему удалось найти правнука полковника Савина, живущего на одной из подмосковных маковых плантаций в древней даче, помнящей еще первых космонавтов. Дальше – одно из тех совпадений, которые бывают только в плохих романах и в жизни: на чердаке дачи был найден дневник полковника Савина, частично разодранный на самокрутки во время третъей гражданской, частично сгнивший, но давший импульс дальнейшим поискам.