— Так не начали же ещё!
— Вот им, вместо ракеты и просигналим!
Скорее!
Ложбинка впереди — не перепрыгну, придется низом пробегать. А лучше — спрыгну! И на тот берег вон там выскочу.
Прыжок!
Ствол карабина и голова бегущего скрылись за невысоким откосом.
— Так… Михалыч ещё раз бросил взгляд влево — на поле уже никого не было. — Ага, смотался куда-то, злодей!
Щелчок!
Загорелись красным цветом светодиоды — «Сеть под напряжением».
— Ну, с Богом!
Щелкнул пакетник на пульте.
Вспыхнули рубиновые огоньки — «Подрыв заряда».
Откос быстро-быстро убегает назад. Точнее, он-то на месте, это я вперед ломлюсь, что твой лось.
Вешка?
И висящие на ней провода?
А что это за цилиндр около неё?
Цепочка разрывов красиво прорисовалась на фоне солнечного диска. А вот один из них прозвучал особенно громко, вымахнув к небу солидный столб земли, подсвеченный изнутри багровым пламенем. Оператор только крякнул от удовольствия — эффектный кадр!
РАПОРТ
Начальнику… отделения полиции
Подполковнику полиции тов. Нефедову А.П.
Докладываю Вам, что сегодня, 12 октября 2016 года, при проведении киносъемок в районе дер. Гайтолово, произошел подрыв неустановленного взрывного устройства большой мощности.
Прибывшими на место специалистами МЧС, установлено, что взрыв имитационного пиротехнического заряда привел к срабатыванию штатного боеприпаса времен ВОВ. Проведёнными поисками обнаружено ещё несколько таких боеприпасов — артиллерийских снарядов и авиабомб, расположенных на поле перед рекой. Найдены остатки минно-взрывной цепи, соединявшей обнаруженные заряды. Со слов специалистов МЧС, минно-взрывная сеть имеет многочисленные повреждения, в результате которых, взорвался только один боеприпас, в непосредственной близости от которого был установлен пиротехниками Ленфильма имитационный заряд.
Съёмки мною были остановлены, люди эвакуированы в безопасное место. Специалисты приступили к поиску и обезвреживанию боеприпасов.
Место огорожено, выставлено оцепление.
В результате взрыва пропал без вести гр. Красовский Максим Андреевич, 1984 г.р. Проведенными поисками его тело обнаружено не было.
Участковый уполномоченный… отдела полиции
Лейтенант полиции Миклованов В. Ю.
Дым…
И что-то хрустит в голове.
Отчего меня так шатает? Я иду… нет… меня несут. Куда?
Ничего не понимаю…
— Was ist damit, Heinrich?
— Bombardierung. Verwundet, Schrapnellwunden an beiden beinen und der linken schulter. Gluck noch…
— Bringt ihn in die zweite kammer.
Ага, во вторую палату. Попал под бомбежку, ранения — это обо мне? Контужен, тоже я?
А кто я?
Что-то скачет в голове. Отрывками и какими-то кусочками. Вижу человека в форме. Погоны — офицер? Да, обер-лейтенант. Откуда я это помню? Рука, передергивающая затвор — это карабин «Кар 98». Значит, я помню такие подробности?
«…Руку неправильно держишь! Не в сторону затвор тяни, а ладонь к цевью прижимай! Пусть она у тебя вдоль винтовки скользит, тогда увод от цели минимальный будет. И стволом не маши, это не коса…»
А это откуда?
Не помню…
Перед глазами что-то белое. Несколько минут тупо пялюсь туда и только потом соображаю — потолок! Стало быть, если повернуть голову, то увижу стену? Попробуем…
Да, стена тут имеется. И потолок не очень-то высокий. А из стены торчат какие-то деревяшки. Это… черт, не помню, как это называется.
— Oh! Erholt?
— Nicht wirklich… — срывается у меня с языка. Да, я пришел (приполз?) в себя. Хотя и не уверен в этом окончательно.
В поле зрения появляется мужик в белом халате. Лет сорок. На носу очки в круглой оправе.
— Ihnen sagen?
Могу ли я говорить? Ну… отвечал же только что?
— Ja… was ist passiert?
Хорошо бы узнать, что же стряслось, наконец?
— Ihr Kolonne kam unter eine Bombe. Du hast Gluck, erwischte einfach!
Ага, под бомбы мы попали. Мы — это кто? Легко отделался? Ну, это ещё как сказать — ног и рук не чувствую совсем. Пробую пошевелить пальцами правой руки — есть! Левой… опа, в плечо отдаётся! Стало быть, туда прилетело. Ноги — тут хуже, болят обе. Не ходок…
— Nicht zu Grenadier ubersturzen! Da der Allmachtige dein leben verlassen hat, ist es eindeutig nicht fur sie sturzte und fiel aus dem bett!
Нет, спешить я не собираюсь, тут дядька прав. И падать с кровати тоже не хочу. Вполне разделяю оптимизм собеседника, относительно всевышнего и не собираюсь его разочаровывать. Кого? Да их обоих! И господа Бога, и своего собеседника.
— Gut! Hinlegen und an starke gewinnen! Ich werde dir den Hauptarzt berichten.
Ладно, лежать — так лежать. Последую совету и стану набираться сил. А там и главный врач удостоит меня своим визитом…
Но сей уважаемый дядя, судя по всему, был занят и навестить меня не спешил. Вместо этого, в палату подселили ещё двоих пациентов, благо, в сознание я пришел, и полного покоя более не требовалось. Комнатка оказалась небольшой, а то впихнули бы и четвертого.
Одним из подселённых оказался говорливый башенный стрелок-танкист Вилли Баум. Он так представился сразу, стоило санитарам затащить его носилки в палату.
— Hallo Kameraden! Ich bin PechWilli!
— Warum Mann?
— Im zwei Jahre Dienst bin ich ins Krankenhaus zu dritten mal?
Хм, надо же — «невезучий Вилли»! За два года загреметь в госпиталь трижды — тут кто угодно станет в затылке чесать… понимаю этого парня.
Первый раз его придавило танком при погрузке — лопнул трос и тяжелая машина качнулась вбок. Итог — месяц на больничной койке.
Второй раз повезло совсем уж невероятно — снаряд пробил броню и отправил на тот свет почти весь экипаж. Посчастливилось только Бауму — получил ранение в ногу.
И в этот раз он отделался от костлявой просто чудом — успел выбраться из горящего танка, оставив за спиной троих покойников. Слегка обгорел — ноги, малость оглох, но жизнерадостности не утратил.
Беседуя с ним, я всё время пытался вспомнить хоть что-нибудь о себе. Безрезультатно. Окружающие говорили, что в моей речи слышен баварский диалект. Я не спорил — им виднее, они-то памяти не теряли. Первое время я говорил мало, с трудом подбирая слова, потом освоился, голова заработала лучше. Так что больше не приходилось напрягать голову, подыскивая нужные слова.
По моей просьбе, санитар принес форму, в которой меня нашли. Точнее — её остатки. Брюки превратились в рваные тряпки ещё при перевязке. Оставался китель и шинель. Принесли китель. Перебирая в руках зажигалку, складной саперный резак (отчего-то я знал, что это именно он) и прочие немудрящие предметы, я силился натолкнуть себя на воспоминания. Окружающие были уверены в том, что я солдат, точнее гренадер. Что это значило в моем положении, неизвестно. Осторожно расспрашивая санитаров, я узнал, что меня, вместе с двумя десятками таких же пострадавших, привезли с какой-то железнодорожной станции. На неё совершили налет бомбардировщики красных и перемешали там с землей около батальона пехоты и с десяток танков. Меня обнаружили около воронки и поначалу собирались оттащить к похоронной команде. Однако вовремя оживший «покойник» что-то прохрипел и унтер-офицер, командовавший спасательными работами, распорядился отнести ожившего к медикам.
И теперь я лежу на узкой больничной койке и ломаю голову над своим прошлым.
Третий обитатель нашей палаты появился в ней на второй день, к вечеру. Уже немолодой, в годах, дядька, он был ранен в ногу во время обстрела колонны какими-то бандитами из кустов. Гюнтер Шульц (так звали нашего третьего обитателя палаты) прошел уже три войны и ранен был впервые. Услышав об этом, Баум совсем расстроился.
— Везёт же людям! — он с досадой отвернулся к стене.
— Не переживай! — успокаиваю я его. — Наоборот, ты у нас везучий — кто сказал обратное? Тебя ранило уже трижды — и каждый раз незначительно! Посуди сам! Много ли шансов уцелеть под сорвавшимся танком? А взрыв снаряда внутри машины — это ли не чудо? Ты же уцелел, в то время как все прочие погибли? Так ведь?
Речь моя стала уже вполне связной, и окружающим больше не приходиться напрягать голову, пытаясь меня понять.
— Ты так думаешь, Макс?
— Да ты спроси кого угодно!