– Разумеется.
– Значит, вам известно, что произошло в Нью-Йорке? В течение десяти дней – одиннадцать неразоблаченных убийств, причем похищено много миллионов долларов. Нью-йоркская полиция работала не покладая рук, и на прошлой неделе ей удалось поймать шесть преступников. Но главарь банды скрылся.
– Мы его знаем?
– Я лично нисколько не сомневаюсь в том, что это человек, называвший себя Томасом Пэгсли и Джемсом Стенфилдом. На самом деле это Майкл Сэйр. Согласно отчетам нью-йоркских газет, он бесследно исчез, но полиции удалось найти не оконченное им письмо. Первой страницы не хватает, он, вероятно, уничтожил ее. Вторая страница относится к вам. Вот оттиск!
Он вынул из бумажника листок и протянул его мне. Я читал медленно, слово за словом.
«Наша работа здесь закончена. Последние две недели дали прекрасные результаты, но предпринять здесь что-нибудь новое было бы опасно. Один человек является препятствием к моему возвращению в Лондон. Вы отлично знаете, кого я подразумеваю. Я каждый день ожидаю от вас относящихся к этому сведений и надеюсь, что вы успешно доведете дело до конца. За женщиной, которая вам известна, необходимо зорко наблюдать. Возможно, что она заслуживает доверия, но минутами я сомневаюсь в этом. Если Н. Г. будет убран с дороги…»
– Очень интересно, – заметил я. – Кому адресовано письмо?
– Торговцу кожей в Бермондси. Оно было написано на бланке какой-то нью-йоркской кожевенной лавки.
– Письмо, несомненно, принадлежит нашему другу, – решил я, – на меня действительно сделано было два покушения, и я только что рассчитал секретаршу, которая добросовестно заносила в свой дневник мои поступки.
Мы беседовали около часу и решили, что Ремингтон пришлет сюда опытного сыщика, который тщательно обыщет местность. Он обещал мне также получить сведения относительно прежней деятельности моей секретарши в бюро, которое ее рекомендовало. Мне же Ремингтон предлагал вернуться в Лондон.
– Не совсем-то приятно, когда тебя выкуривают из собственных владений, – сказал я. – Кроме того, в это время года мне нечего делать в Лондоне.
– Грэй, – ответил он серьезно. – Вы можете в окрестностях Лондона играть в гольф и продолжать работу над вашей книгой. Там ваша жизнь будет в большей безопасности, чем в этом пустынном месте. Но, не говоря уж обо всем этом, мы настаиваем, чтобы вы немедленно вернулись в Лондон. В Нью-Йорке и Париже число преступлений уменьшилось. Шеф полагает, что преступники собираются перенести поле своей деятельности в Лондон. Письмо, которое я вам показал, укрепило в нем это мнение. И я также убежден, что в ближайшие недели нам предстоит немало работы.
– Когда вы предполагаете уезжать?
– Сегодня же вечером. Теперь полнолуние, и мой шофер отлично знает дорогу. Мы отправимся после ужина и поспеем в Лондон к завтраку.
– Отлично. Я прикажу подать ужин пораньше, и мы тотчас же поедем.
Я рассказал Ремингтону обо всем случившемся, но не заикнулся о страшных предчувствиях, томивших меня и оправдавшихся таким неприятным образом. Мы только что миновали Эксмур, как я вдруг вспомнил мучительное ощущение тревоги, не оставлявшее меня день и ночь, и вместе с воспоминанием меня снова охватило гнетущее предчувствие смерти. Я набил свою трубку, уселся поглубже в сиденье и попытался прогнать преследовавший меня страх. Но мне не удавалось. Всю ночь меня тревожили злые предчувствия. Кустарники вдоль дороги казались вереницей ползущих человеческих фигур, свисток локомотива звучал, как тревожный сигнал.
На рыночной площади в Таунтоне стоял в раскрытых дверях своего дома человек и глядел во тьму. Когда мы проезжали мимо, он пытливо оглядел нас и повернулся. Через незанавешенное окно его гостиной я увидел телефон на столе. В Вайвлискомбе мы проехали мимо человека, стоящего у своей мотоциклетки. Он согнулся, как бы желая разглядеть номер нашей машины. Через десять минут он промчался мимо нас, невообразимо треща своим мотоциклетом. Когда мы проехали по Сэлисбэрийской низменности и приблизились к Стоунхэнджу, подул холодный ветер. Мы выпили по глотку из взятой мною в дорогу бутылки и плотнее закутались в наши пледы. На одном из перекрестков стояло авто с потушенными огнями, производившее жуткое впечатление. Мы пронеслись мимо со скоростью 80 километров в час. Мужчина, сидевший в авто, едва успел разглядеть нас. Мы проехали через Амэсбюри и Бэзинсток, дорога была отличная. Луна начала бледнеть. Занялась заря. Мы видели серебряную полосу в тучах, медленно окрасившуюся в пурпур. Через несколько мгновений мы находились уже в окрестностях Лондона; убавили ход, но все же ехали очень быстро в пасмурных сумерках. В Айлворсе, как раз после того, как мы проехали виадук, я почувствовал внезапно, что машина затормозила, и выглянул в окно. Нас остановил рослый полицейский с записной книжкой в руках, до этого говоривший с пассажиром большого автомобиля, стоявшего на краю улицы. Он подошел к поднятому окну.
– Господа едут в Лондон?
– Да, в чем дело?
Не успел я произнести это, как понял, что мы попали в ловушку. Это спасло мне жизнь. Изо всей силы я оттолкнул в сторону маленький черный револьвер, направленный мне прямо в лицо. Раздался выстрел, я ощутил острую боль в плече, и револьвер выскользнул из простреленных мною пальцев человека. Я едва не схватил его за горло, но он вовремя увернулся. Авто медленно проехало мимо нас, мужчина вскочил в него, оставив свою фуражку на земле. Третий человек, который, казалось, появился из-под нашего авто, погнался за уезжавшей машиной, впрыгнул в нее, и все трое умчались с неимоверной быстротой. Ремингтон приказал нашему шоферу следовать за ними.
Но не проехали мы и трех метров, как авто после нескольких толчков остановилось. Я выскочил. Обе задние шины были прорезаны. Преследуемая машина повернула за угол и понеслась по направлению к Лондону.
Дженет
В середине октября я опять в первый раз после многих месяцев получила известия о своем муже. Я потеряла большую часть денег, полученных мною в виде вознаграждения за находку ожерелья миссис Трэмпертон-Смит, на которые я открыла шляпную мастерскую, оказавшуюся совершенно убыточной. Я теряла одну должность за другой, все по той же унизительной причине – моя наружность, хоть и пострадала от лишений, а мои поношенные платья давно уже вышли из моды, но я полагаю, что даже Прекрасной Елене едва ли приходилось выслушивать столько сомнительных предложений. Мои добрые намерения начали колебаться. Я уже почти окончательно решила прибегнуть к средству наживы, которое должно было положить конец моему честному образу жизни, как вдруг однажды утром хозяйка ввела в мою комнату молодого человека, похожего на банковского чиновника. Я как раз упаковывала пальто, которое собиралась отнести в ломбард, и была в отвратительном настроении. Я сердито закричала на свою хозяйку.
– Вы с ума сошли? Я не принимаю у себя в комнате мужчин!
– Я пришел к вам по делу, – успокоил меня мой посетитель, когда хозяйка вышла. – Вы миссис Дженет Стенфилд?
– Да, это я.
Он открыл свой бумажник и положил на стол 200 фунтов ассигнациями. Я бессмысленно поглядела на него.
– Директор банка сердечно приветствует вас, – сказал он и взял шляпу, чтобы уйти.
– Кто прислал эти деньги? Через какой банк?
– Банк Надежды, Веры и Любви. До свидания.
Он ушел прежде, чем я успела расспросить его. Я жадно схватила ассигнации. Я сделала все возможное, чтобы прожить, не принимая помощи своего мужа, после того, как до меня дошли некоторые сведения о его деятельности в Америке. По той же причине я прервала всякие сношения с моим мужем и его друзьями. Но при настоящем положении дел попытка сохранить свое независимое положение была совершенно безнадежной, так как я остро нуждалась в деньгах.
Я уплатила квартирной хозяйке и подарила ей свои старые платья. Я знала, где делать покупки и в то же утро переехала в уютную маленькую квартирку на Альбермарл-стрит, надела платье, подходящее к новой обстановке, и приобрела, кроме того, вечерний туалет и манто. Со времени нашей неудавшейся авантюры в Париже я не видела больше своих драгоценностей. Но в три четверти первого пришел мальчуган швейцара и передал мне пакет, только что принесенный посыльным. Я открыла его и нашла полдюжины хорошо знакомых сафьяновых шкатулок. Часть моих драгоценностей, которые я уж никогда больше не рассчитывала увидеть, снова находилась в моих руках.