Ева тенью сновала в толпе чужих людей. На нее никто не обращал внимания, и на мгновение ей показалось, что она тоже умерла, ее тело сейчас гниет в соседнем с матерью гробу, а по комнатам бродит бестелесный дух.
От внезапного головокружения ослабли ноги, и Ева прижалась к стене, чтобы не упасть. Она прикрыла глаза, перевести дух, и уловила разговор с кухни.
— Умереть от остановки сердца в тридцать четыре. Немыслимо! — говорившая была незнакома Еве, но во втором голосе она узнала соседку напротив — женщину считавшую, что, таким как ее мать, место в аду.
— А чего ты хочешь? Она пила, как сапожник. Вот и результат.
Ева выглянула из-за угла, и сплетницы умолкли, но их взгляды были красноречивее любых слов. Они не сомневались: дочь рано или поздно пойдет по стопам матери и утопит свою жизнь в спирте. Наследственность и ничего с ней не поделать — говорили их поджатые губы и полные презрения глаза.
Ева поспешила прочь. Она добралась до кабинета, где никого не было, и пристроилась на подоконнике. Ей надоело слушать фальшивые вздохи и слова сожаления. Будто им есть дело до ее горя! Она прижалась лбом к стеклу, бездумно наблюдая за бьющейся в окно мухой.
Скрипнули петли. В кабинет проскользнул Рома и первым делом спросил:
— Ты как?
— Ничего.
Ева поджала ноги, освобождая место для друга и одновременно пряча лицо от света, отливающего золотом в волосах цвета липового меда.
— Вот так день рождение, — пробормотал Рома.
Была некая злая ирония в том, что мать умерла в день ее шестнадцатилетия. Ева поежилась, ощущая, как холод вьет гнездо в районе живота. Она словно проглотила ведро льда, и теперь у нее внутри плескался Северный Ледовитый океан.
В честь похорон Ева сменила привычные водолазки на платье с круглым вырезом, и горловина уже не прикрывала украшение. Рома, заметив его, помрачнел. Протянув руку, он коснулся кулона.
— Что это?
— Мамин подарок, — она накрыла полумесяц ладонью.
— Ты будешь его носить?
— Почему нет? — ощетинилась она. — Мама хотела, чтобы он был у меня, и я никогда его не сниму.
Рома скривился, чем немало удивил Еву. Ему было противно видеть кулон на ее шее, как если бы он олицетворял что-то мерзкое.
— Что со мной будет? — она сменила тему. — Меня отправят в детский дом?
— Мы этого не допустим, — заявил Рома, и она мгновенно успокоилась. Если кто и найдет решение, то это он. — Мы потребуем признать тебя дееспособной.
Отец Ромы был адвокатом. После его гибели сохранились тонны профессиональной литературы. Он прекрасно разбирался в юридических тонкостях и порой говорил так, словно он на заседании суда.
Испытывая прилив благодарности, Ева обняла парня.
— Полегче, — Рома высвободился из объятий. — А то задушишь.
— Спасибо. Ты мне жизнь спас.
— За этим я здесь.
— Мой личный рыцарь, — она улыбнулась впервые за три дня со смерти мамы.
Рома вскочил на ноги и отвесил церемонный поклон:
— Сэр Роман из Камелота всегда к вашим услугам, прекрасная леди.
Еве прикрыла рот ладонью, сдерживая рвущийся наружу смех. Что подумают люди, услышав, как она смеется на поминках матери?
— Сэр Роман, — она в свою очередь спрыгнула с подоконника, приподняла края платья и присела в реверансе, — вы слишком добры ко мне.
Глава 3. Почитай отца твоего…
Сегодня он выглядел бодрым. Весть о скором окончании заточения придала ему сил. Мужчина, с трудом скрывая отвращение, изучал лицо старика. Если так пойдет дальше, старик, чего доброго, встанет с кресла и пожелает ознакомиться с делами. Подобная перспектива его не устраивала.
— Как все прошло? — старик впился взглядом в собеседника.
— На высшем уровне, сир. Помехи больше нет. Она полностью наша, — мужчина по привычке опустился на одно колено перед своим господином. Что ни говори, а могущество, дремлющее в теле старика, еще давало о себе знать.
— Отлично, отлично, — старик потер ладони. Послышался сухой звук похожий на шелест пергамента. — Пора вам познакомиться. Остальных тоже возьми с собой. Пусть потренируются. И будь помягче с девочкой. Не забывай, выбор должен быть добровольным.