И Билл Контрр достал из кармана камуфляжных штанов какую-то странную штуковину, похожую на искусственный член. Штуковина попискивала и дергалась в его руках. Билл повернул штуковину тонким концом к себе, поднес ко рту, облизал губы и заговорил:
— Прием, прием! Вызываем центр! Нуждаюсь в информации…
Проговорив все, что хотел проговорить, он быстро поднес штуковину толстым концом к уху. И замер, ожидая ответа из центра.
Выбираться из избушки на курьих ножках Никите пришлось через оконце, так как двери в избушке по совсем непонятным причинам не были предусмотрены. Шлепнувшись на землю — летел Никита всего пару метров, так как изба уже присела высиживать яичко, — Никита в первую очередь огляделся по сторонам.
— Ё-моё… — ошарашенно проговорил он, — обалдеть можно. Где я нахожусь-то?
— Как где? В Городе ты находишься, — усмехнулся проезжающий на велосипеде толстый мужик с поразительно глупой мордой, но с бородой, очень похожей на знаменитую бороду Льва Толстого.
— В каком? — спросил Никита, но ответа не получил, так как мужик успел уже укатить настолько, что не слышал его голоса.
Никита медленно поднялся на ноги.
— В городе нахожусь, — проговорил он, — вот дела… Как я сюда попал? Эта бешеная избушка принесла?
Никита еще больше бы удивился, если б знал, что избушка пронесла его через все многочисленные посты и заставы, выставленные просто с молниеносной быстротой привыкшими безоговорочно подчиняться приказам начальства ифритами, избушка разметала стоящих свиньей восемьдесят пять богатырей и ворвалась в город, где и затерялась среди лабиринта узких улочек.
— Ну и город, — проговорил Никита, с изумлением оглядываясь вокруг, — вот это город… Что за город-то?
— Он у нас один, — послышался позади него скрипучий голос.
Никита обернулся.
— А?
Маленький паучок, проползавший мимо, остановился и посмотрел на Никиту. В крохотных его глазках Никита явственно прочитал — «Ну и дурак ты, парень, ох и дурак…»
— Один город в нашем мире — Город, — объяснил паучок. — Откуда ты только такой взялся?
— Ты откуда такой взялся?! — обозлился наконец Никита, которому надоело слышать один и тот же вопрос несколько раз подряд. — Насекомое!
— Я бы вас попросил, — возмущенно заскрипел паучок, — я в свое время, молодой человек, был преподавателем древних языков в Московском государственном университете…
Никита не слушал его дальше. Он махнул рукой и пошел по направлению к первому попавшемуся переулку.
«Город так Город, — думал Никита, — все равно на него надо посмотреть…»
Здесь было на что посмотреть. Город был громаден. Все стили и направления архитектуры за все без исключения эпохи развития человеческой цивилизации перемешались в нем — еще бы, ведь население здесь вот уже много десятков веков составлялось из жителей Земли. Встречались, впрочем, и здания формы совершенно невообразимой. Должно быть, в них селились существа из близких людям по образу жизни измерений. Но больше всего, конечно, было строений, носящих именно земной облик.
Мечеть неподалеку граничила с буддийским храмом, стены которого были сплошь опутаны ярко-зелеными лианами, напротив буддийского храма возвышался небоскреб, ко второму этажу небоскреба пристроен был фасад в стиле итальянского Возрождения, а за небоскребом тянулся грязный и шершавый забор, испещренный матерными словами и символически изображенными макетами половых органов. Короче говоря, мешанина была такая, что рябило в глазах.
Некоторое время Никита просто бродил по улицам, крутя головой в разные стороны, натыкаясь на прохожих и не замечая этого. А потом, когда приступ его естественного удивления немного поутих, Никита успокоился до того, что стал читать вывески, которые попадались ему по дороге в большом количестве.
«Хирург», — гласила одна из вывесок.
«Хирург, — с усмешкой подумал Никита, — как здесь, интересно, лечат?»
Он прошел еще несколько шагов и вдруг, смешавшись, отступил в сторону — через дорогу ковылял к двери, над которой висела вывеска, причудливый человек — ноги у него сгибались коленками назад, а голову он нес под мышкой. Выглядел этот человек, конечно, странно, тем не менее Никита без особого труда признал в нем того самого беднягу, которому он врезал в челюсть в безымянном питейном заведении, где отвисал с полуцутиком Г-гы-ы.
Никита свернул в первый попавшийся переулок, а Джон Кеннеди-старший доковылял-таки до двери и принялся колотить в нее свободной рукой.
— Мошенники! — заголосило у него из-под мышки. — Откройте! Я на вас жалобу подам! Вы меня починить обещали, а что сделали? Уроды! Уроды! Уроды!!!
Первое, что увидел Никита, свернув в переулок, были два ифрита, которые шли рядышком, лениво помахивая огромными ятаганами и лениво разговаривая между собой. Общение с ифритамп явно не входило в планы Никиты, и он оглянулся и поиске, куда бы нырнуть, и тотчас заметил полуоткрытую дверь с надписью вкривь и вкось: «Кинотеатр имени В. Шекспира (идентификационный номер 675-89). Благотворительный сеанс „Ромео и Джульетта“».
Не раздумывая, Никита шагнул за порог и прикрыл за собой дверь. А потом пошел вперед, нащупывая себе путь руками. Ифриты спокойно прошли мимо двери кинотеатра, и Никита уже не мог слышать их разговор.
— Слыхал, преступник объявился в Пригороде? — спросил один ифрит другого.
— Ага. Говорят, чистый зверь и рожа такая… бандитская. И имя странное… Ни… Никита.
— Из Пригорода нам сообщение прислали — мол, встретить как полагается, если что. Только он навряд ли в Город прорвется. Везде посты и засады. Каждый кустик контролируется. Никто не проскочит. Говорят, контроль такой, что даже избушки на курьих ножках задерживают — а у них сейчас период гона.
— Ну уж… — недоверчиво проговорил второй ифрит, — избушки в период гона никто не задержит. Это ихний начальник Артур Артурович слухи распускает о своем могуществе. А вообще-то он мужик ничего, хоть и человек. Если взялся серьезно за это дело, значит, скоро и правда поймают… Ни… Никиту. Представляешь, у него даже идентификационного номера нет! Он из Распределителя сбежал, одного ифрита покалечил, его в Смирилище засунули, а он и оттуда умудрился уйти. Просто зверь. Я бы таких на куски рубил при задержании.
— Я бы тоже, — твердо сказал первый ифрит.
Глава 7
Никита шел в темноте совсем недолго. Очень скоро он увидел перед собой светящийся экран, неясные тени копошились на экране. Никита огляделся и понял, что находится в полупустом зрительном зале, который ничем не отличался от обычного зрительного зала обычного кинотеатра в том мире, где Никита был живым. Только вот кресла занимали существа, всего лишь отдаленно напоминающие человека, но Никита уже привык к подобного рода особенностям загробного мира, поэтому, не глазея по сторонам, прошел по проходу и сел на свободное кресло.
Фильм был черно-белый. На экране качались голые ветви сумрачного… то ли леса, то ли сада. Клочья паутины, очевидно, заменявшие в этом саду листья, развевались на скрюченных ветвях деревьев. Над ветвями неярко светилось окно, сквозь стекло которого ясно были видны две обнявшиеся фигуры — длинноволосого юноши и совсем молоденькой девочки, которую вполне можно было считать миленькой, если б ее не портили густые брови, свисавшие по щекам на плечи. Несколько минут фигуры были совершенно неподвижны, потом откуда-то из ветвей долетел пронзительный гортанный вопль.
— Ты хочешь уходить? — нараспев произнесла девушка. — Но день не скоро. То соловей, не полуцутик был, что пением смутил твой слух пугливый, он здесь всю ночь поет в кусте гранатном. Поверь мне, милый, то был соловей…
Девушка замолчала, и тут заговорил юноша — причем таким неожиданно густым басом, что Никита, без особого, впрочем, внимания следивший за действием фильма, вздрогнул.
— То полуцутик был, предвестник утра, — обреченно проговорил грубоголосый юноша, — не соловей. Смотри, любовь моя, завистливым лучом уж на востоке заря завесу облак прорезает. Ночь тушит свечи: радостное утро на цыпочки встает на горных кручах…