— Ну а потом малясь успокоились мы, — заговорила Степанида Прокофьевна вместо своей товарки. — Осмотрелись — поняли. Раз мы в тюряге оказались и раз у нас такие способности объявились — почему бы и деру не дать? И только мы хотели свалить, как в камере объявляются страшенные такие мужики с двумя головами и кривыми ножиками в лапах. Начали мужики нас хватать… — тут Степаниду Прокофьевну стал разбирать смех. — Начали мужики нас хватать, — хихикая, выговаривала она. — А ни хрена у ню не получается! Вот так! Мы сквозь стены пролетели, долго долго летели и оказались в городе. А в городе уродов всяких полно! Каких только нет! Мы уж и не знали, что делать-то, что думать. Только потом догадались: прижали в темном переулке одного фраера, он нам все и выложил — поняли мы, что померли все-таки… — Степанида Прокофьевна перестала смеяться и горестно вздохнула. — Сначала, конечно, обнялись, поплакали, а потом решили, что надо это дело отметить. То есть помянуть самих себя. Залетаем в кабак, хватаем со стола кружки с каким-то дымящимся пойло: пьем… А пойло в брюхах-то не остается, а льется прямо на пол! Вот такая хреновина… Даже напиться нормально нельзя нам в полупрозрачном состоянии. Это, конечно, плохо, с другой стороны, таких, как мы, мы тоже не видели, сквозь стены никто, кроме нас, проходить не может. И невидимым становиться — тоже…
— Я могу, — сказал полуцутик Г-гы-ы и тут же исчез. — Видели? — спросил он, появившись снова в той же позе — скрестив по-турецки пухлые ножки. — И сквозь стены очень легко проходить могу. И даже «бухло» бухать могу. Очень просто…
Г-гы-ы щелкнул пальцами, и в руке у него появилась большущая кружка с дымящимся напитком. Полуцутик причмокнул и в тот же момент высосал кружку до дна. Старушки смотрели на него с нескрываемой завистью. Степанида Прокофьевна только сказала:
— Но то ж ты. Ты же нелюдь рогатая. А мы какие-никакие, а все-таки люди…
— Я не нелюдь рогатая, — обиделся Г-г-ы-ы, — я полуцутик.
— Цуцик, — хихикнула просто-Прокофьевна. — Цуцик и есть…
— Я?! — взревел полуцутик.
— Головка у коня, — мгновенно срифмовала просто-Прокофьевна.
Г-гы-ы обиделся окончательно.
— Ах так! — заорал он, взвиваясь под потолок. — Я тебя сейчас, старая жопа, в таракана превращу!
Свирепо глядя на опешившую просто-Прокофьевну, полуцутик щелкнул пальцами.
Ничего не произошло.
— Что за хреновина? — пробормотал удивленный Г-гы-ы и попытался снова.
Опять ничего — просто-Прокофьевна, равно как и ее боевая подруга, колыхались все теми же полупрозрачными силуэтами.
— Здорово! — восхитился Махно. — На вас даже могущество полуцутиков не действует… Вы, бабуси, неоценимое приобретение для нас. Для разведки — самое то!
Вспыльчивый полуцутик Г-гы-ы несколько раз подряд пощелкал пальцами, прошипел сквозь зубы какое-то ругательство, но очень скоро взял себя в руки. Демонстративно, хотя и символически плюнув в направлении бабушек, он медленно, как опавший осенний лист, опустился на поверхность стола.
— Значит, так, — сказал Махно. — Вы, бабушки, принимаетесь в ПОПУ. Организуется новый отдел — РУ. Разведывательное управление то есть. В РУ входят товарищ Степанида Прокофьевна и товарищ просто-Прокофьевна. Все.
— Ура! — закричала Степанида Прокофьевна. — Даешь ПОПУ!
— Ура! — закричала просто-Прокофьевна. — А скоро мы будем грабить награбленное?
— Скоро, — ответил Нестор Иванович. — Очень скоро…
Как и говорил Артур Артурович, экскурсионная команда для Эдуарда Гаврилыча подобралась все больше из сотрудников надежных и степенных. Десять богатырей, ходивших когда-то под началом тетьки Черномора, все рассудительные, можно сказать семейные, имеющие каждый по трое детей от того же Черномора. Все бы хорошо, но за экскурсантами в качестве паршивой овцы увязался ифрит Рашид, которого направили в отпуск немного отдохнуть от работы и пьянки — особенно от последнего, потому что из-за систематического употребления «бухла» Рашид даже почернел.
Эдуард немного повозмущался, не желая брать Рашида в команду, но тот доходчиво объяснил экскурсоводу, что поехать он все равно поедет, потому что Артур Артурович ему разрешил с условием, чтобы не пил, а если Эдуард и дальше будет залупаться, то он, несмотря на запрет Артура Артуровича, разговеется — и такой отдых с экскурсией устроит, что экскурсовод, как ответственный за мероприятие, не только лишится пенсии, но будет в самые кратчайшие сроки выселен и из Города, и из Пригорода.
Эдуард вспомнил все пьяные выходки Рашида — и то, как эти выходки легко сходили Рашиду с рук, — и, вздохнув, согласился.
Сбор объявили на утро следующего дня — и на сбор вовремя явились все десять богатырей, за которыми тащились с полсотни телег, нагруженных остальными членами дружины Черномора и их многочисленными горластыми отпрысками. Последним на упитанной пони ехал тетька Черномор — здоровенная баба с арбузными грудями, необъятной задницей, но густыми усами и бородой — в подвенечной фате и с тройней на руках. Десять отъезжающих богатырей шумно попрощались со своими коллегами, перецеловали детей, и каждый чмокнул в бородатую щеку тетьку Черномор. Долго ожидали прибытия Рашида.
Эдуард, полный самых черных предчувствий, свирепо мычал что-то сквозь зубы, Гаврилыч, делая вид, что его все это мало трогает, насвистывал. Наконец появился Рашид с громадным баулом за спиной. Эдуард Гаврилыч тут же подскочил к нему — голова Эдуард, абсолютно уверенная в том, что Рашид приперся пьяный вдрабадан, раскрыла рот с целью сделать выговор, но немедленно рот закрыла. Рашид в порядке оригинальности явился трезвым.
— Все готовы? — спросил успокоившийся Эдуард. — Транспорт уже ждет!
— Готовы, — ответил за всех Рашид, изнемогая под тяжестью своего баула.
— Тогда рассаживаемся…
Экскурсанты во главе со своим предводителем шумно расселись в две избушки на курьих ножках, Эдуард дал сигнал — и избушки резво побежали по дороге, ведущей к городу.
Половина пути прошла в общем-то спокойно, если не считать того, что Рашид два раза выпадал из избушки на дорогу — не от того, что был пьян, — а был он, как уже сказано, парадоксально трезв, — а в силу удивительной природной глупости.
Потом избушку, бегущую первой, подрезал какой-то причудливого вида автомобиль, похожий на крокодила на колесиках. Избушка повалилась на бок, богатыри посыпались на дорогу, как горох из дырявого мешка. Крокодилоподобный автомобиль остановился, запыхтел, и из него выскочил худощавый мужик в драных джинсах и с длиннющим хоботом на костистом лице. Поднявшийся с асфальта Эдуард Гаврилыч узнал в мужике Толика — известнейшего автохулигана, несносного типа, злобного и злопамятного урода, упорной дрессировкой превратившего свой одушевленный автомобиль в ужасного монстра по имени Комарик.
Толик, размахивая монтировкой, заорал:
— Вот из-за таких гадов ДТП и случаются! — и пошел к опрокинутой избушке.
Навстречу ему — один за другим — вышли пять богатырей и Эдуард Гаврилыч. Толик понял, что на этот раз силовой перевес не на его стороне, спрятал за спину монтировку и, пятясь, начал извиняться.
— Извините, граждане начальники, — криво улыбаясь, говорил Толик. — Я и не признал вас-то сначала… Думал, что опять эти ведьмы с зелеными рожами по дорогам на своих избушках рассекают, не соблюдая правила дорожного движения. Хотел немного поучить. Вы уж меня извините… Простите…
Богатыри его извинили, но простить не смогли. Двое воинов в островерхих шлемах тут же бросились на Комарика, придавив его своим весом к земле, а остальные окружили Толика, отобрали у него монтировку и деловито начали наносить удары по туловищу, голове и другим частям Толикова тела.
Эдуард Гаврилыч, который как официальный начальник команды должен был бы вообще-то немедленно прекратить избиение, стоял в стороне и задумчиво глядел вдаль. Эдуард Гаврилыч очень недолюбливал известного автомобильного хулигана Толика, в свое время попортившего ему много крови.
На третьей минуте экзекуции к месту происшествия подъехала вторая избушка, из которой с радостными криками выскочили еще пять богатырей во главе с Рашидом — и приняли самое активное участие в процессе втаптывания Толика в асфальт.