«Ну да, — стукнуло у Никиты в голове. — Если будет это „вдруг“?»
Внезапно его толкнули в бок локтем — да так сильно, что Никита едва не брякнулся на пол.
— Братан! — заревела Юлия, задирая могучий локоть для второго дружеского толчка. — Дай я тебя обниму, братан!… Соловушка, не тушуйся — чисто по-братски!…
Глаза Юлии светились искренностью и пьяной любовью, но Никите, любившему, впрочем, простые застольные разговоры и объятия, на этот раз почему-то не захотелось соответствовать…
— Я сейчас… — пробормотал он, вылезая из-за стола.
— Бр-ра-тан! — летело ему вслед. — Ну, хочешь, мы втор-рого ребенка назовем в твою честь? Никитой назовем. Если девочка будет!…
Никита вышел из залы и направился темным безлюдным коридором к себе в комнату. По пути к нему привязалась здоровенная муха, летающая каким-то ковыляющим полетом, но удивительно настырно при этом жужжащая. Никита несколько раз безуспешно отмахнулся от ненормального насекомого, потом рассердился и, подловив, точным ударом сбил ее в грязь.
И пошел дальше.
Билл Контрр, в совершенстве постигший искусство маскировки и доведенный до крайней точки отчаяния, выбрался из густой синей грязи подземелья, содрал с себя заношенный до дыр маскировочный костюм мухи и горько разрыдался.
На завтра назначена операция по свержению власти, которую он, Билл Контрр, обязан защищать до последней капли крови! И ничего нельзя сделать! Невозможно не то что предотвратить операцию, но и даже предупредить о ней правителя! Все входы и выходы перекрыты, передатчик Билл не взял с собой, потому что в маскировочном костюме мухи не были предусмотрены карманы… Да и сам костюм уже заношен так, что того и гляди развалится на части. Что делать? Если Билла раскроют, его тотчас отдадут на съедение Барси, в чудовищной крепости зубов которой разведчик уже убедился.
Что делать?
Невероятным усилием воли Билл отогнал от себя мрачные мысли, вытер слезу и задумался, подперев щеку кулаком.
«Итак, — размышлял он, прибегнув к чисто американской логике восприятия действительности, — из данной ситуации есть только два выхода. Потому что сама ситуация имеет два наиболее возможных, хотя и противоположных друг другу пути. Первый — повстанцы проводят свою операцию и проваливаются. Их побеждают превосходящие по силам и подготовке правительственные войска ифритов, участников заговора вяжут и отправляют в Смирилище. И тут на сцене появляюсь я сам. С докладом, при прочтении которого становится ясно, кто именно изнутри разложил вредную для государства работу и своей диверсионной деятельностью подорвал боевой дух ПОПУ. Я! В этом случае медаль „За отвагу!“ и повышение в должности мне гарантированы. Ладно, рассмотрим второй вариант. Повстанцы побеждают. Тогда я показываю — им показываю, повстанцам — второй доклад, при прочтении которого становится ясно, как именно развивались мои революционные взгляды и как именно я пришел к выводу, что надо уйти с правительственной службы и работать на повстанцев, незримо оберегая их от нападок секретных агентов, рыщущих вокруг входов в подземелье…»
Обдумав все это, Билл Контрр повеселел.
— Не так все плохо, — вслух проговорил он, — если ты умный американский человек, ты выкрутишься из любой ситуации. А теперь надо просто подождать — в какую сторону подует ветер. И конечно, заблаговременно подготовить два доклада. Для правительства, если победят правительственные войска, и для повстанцев, если соответственно повстанцы сумеют захватить власть.
Тут в коридоре послышались шаги. Билл Контрр вскочил на ноги и судорожно принялся натягивать на себя маскировочный костюм мухи.
Заперев за собой дверь, Никита с усталым вздохом опустился на кровать и поджал под себя ноги.
«Погорячился я тогда с Анной, — думал он, — то есть не с Анной, а с этой, как ее… изотерической проекцией. Конечно, говорила она погано — так, как настоящая Анна никогда говорить бы не стала, но можно было просто приказать ей замолчать. И посидеть рядом. Она ведь точь-в-точь похожа на мою Анну. И запах такой же и… Можно было глаза закрыть и представить, что не было ничего. Не было предательства этого урода Гоши Северного, не было мрачно молчащего среди темной зелени джипа, не было удара астролябией по голове, не было Гмыря и Макамбы, не было ифритов и Смирилища, не было, наконец, полуцутика Г-гы-ы и батьки Махно с его идеей военного переворота…»
Никита надолго замолчал, закрыв глаза и не думая совершенно ни о чем. Потом вдруг выпрямился, спустил ноги с кровати и с потрясающей ясностью вдруг понял, что ему нужно сейчас сделать.
— Хрен его знает, чем закончится завтрашний переворот, — вслух проговорил он. — Может быть, нас сразу всех в Аннигилятор отправят, включая обманутого Г-гы-ы и вообще ни в чем не повинную неразумную Барсю. А у меня есть шанс снова — хоть на сглот… тьфу! Хоть на минуточку ощутить, что я дома — с Анной. Попрошусь у Махно еще раз выйти на поверхность. Не подумает же он, что я решил сбежать, испугавшись… Да, так и сделаю — попрошусь выйти и немного фишников. Посмотрю в последний раз на Анну, а там хоть сразу в Аннигилятор. Ничего не страшно…
Никита покинул свою комнату. Он вышел в коридор и решительно зашагал по направлению к общей зале, заметив, что вредная муха, которую он сбил в полете — на пути в свою комнату, — снова поднялась из синей грязи и, жужжа, устремилась куда-то в коридорную темень.
— А чего? — через совсем короткое время проговорил Махно на просьбу Никиты. — Иди. Только втихаря. Скажи Рододендрону, что у тебя опять важное задание. Пусть тебе люк откроет, но лишнего шума не поднимать. И предупреди его — никому ни слова. А то все захотят погулять. Собирай вас потом по всему Городу.
— Спасибо, — сказал Никита от души.
— Пожалуйста, — тоже от души ответил Махно, добрый после трех кружек «бухла».
Глава 6
«Публичный домъ», был, как обычно, переполнен. Делегация экскурсантов в полном составе отстояла многометровую очередь и оказалась наконец у заветного окошечка. Богатыри, посовещавшись, скинулись и сделали один заказ на десятерых. И тут же отбыли в комнату номер тридцать три, где их уже ждала изотерическая проекция тетьки Черномор. Эдуард Гаврилович, рассчитывавший присоединиться к кому-нибудь из богатырей, приуныл и выпустил вперед Рашида.
Рашид помялся немного, потом, виновато оглянувшись на экскурсовода, отошел к окошечку с надписью «Добро пожаловать, зоофилы!» Там он извиняющимся шепотом попросил себе симпатичную лошадку.
Эдуард с Гаврилычем переглянулись. Вкусы у них были разные, но вот набор гениталий — один на двоих.
— Тем более, — сказал Эдуард Гаврилычу. — Давай сделаем на нас два отдельных заказа. На богатырях мы здорово сэкономили, а средства все равно казенные. Я всегда хотел пообщаться с Анджелой Дэвис, ну или с ее изотерической проекцией.
— С кем? — удивился Гаврилыч.
— С Анджелой Дэвис, — повторил Эдуард. — Ты ее не знаешь, это крупный общественный деятель, я про нее читал, потому что я — в отличие от некоторых — грамотный. А ты, как я понимаю, думаешь про ифритиху Сару?
— Про ифритиху Дору, — с достоинством поправил Гаврилыч. — С Сарой я поссорился, потому что мне ее муж глаз подбил. Неужели не помнишь? Он и тебе глаз подбил.
— Помню, — проворчал Эдуард, — ввязал меня тогда в аморальный блуд. Я ведь был против и открыто тебе об этом заявлял.
— Ты орал как резаный! — поправил Гаврилыч, мрачнея. — Вот ее муж и прибежал. А я тогда на контрабандный укол столько фишников угрохал! А ты мне все удовольствие испортил… Идиот.
— Попрошу без оскорблений, — повысил голос Эдуард.
— Аморальный блуд! — издевался Гаврилыч. — А сам чем собираешься заниматься? С этой своей… Ангелиной…