Никита прилег на нары. Гмырь что-то еще говорил ему, презрительно усмехаясь, но Никита не слушал. Анна, Гоша Северный, Олег Сорвиголова — все это кружилось перед глазами Никиты, не давая ему покоя, — странно знакомое погоняло «Гмырь», встрепанный клетчатый, макамба…
— Макамба! — тоскливо позвал из своего угла негр, и Никита снова провалился в душное небытие.
Несколько минут он лежал, не ощущая почти ничего. Потом пришел к нему странный сон — будто заскрипела железная дверь, которую он, кстати, не заметил, когда был еще в сознании, и появившиеся в камере двухголовые мужики с обнаженными ножами невообразимых размеров стащили с нар упирающегося Гмыря и уволокли его. И негр Макамба, увидев двухголовых, будто бы побледнел от испуга настолько, что стала отчетливо видна его черная набедренная повязка, и клетчатый будто визжал на своем языке что-то непонятное.
Снова заскрипела железная дверь, и Никита проснулся.
А проснувшись, первым делом он повернулся к нарам, на которых лежал Гмырь, с целью рассказать последнему подробности странного сна — все-таки Гмырь хоть и был неприятным типом, но говорил по-русски, а не лепетал что-то на неизвестном языке и уж тем более не кричал — макамба!
— Макамба! — приветствовал негр проснувшегося Никиту.
— Пошел ты на хрен малой скоростью, — отозвался Никита и вдруг осекся, заметив, что никакого Гмыря в камере нет.
Негр Макамба сидит в своем углу, клетчатый мужичок нахохлился, как курица и, кажется, спит, а Гмыря нет. И двери — железной тюремной двери с кормушкой в верхней части — нет тоже…
«Как это так? — шевельнулось в обалдевшей голове Никиты. — Как может быть камера без двери? И окно какое-то странное… Как будто нарисованное. А Гмырь? Куда он подавался? Дернули на допрос, пока я спал? Да двери же нету…»
Тут мысли Никиты замкнулись в кольцо, и какое-то время он тупо пережевывал пришедшее ему на ум предположение о том, что дверь замаскированная, чтобы арестанты не смогли ее сломать.
— Макамба! — крикнул негр и прервал ход мыслей Никиты.
Никита встрепенулся.
Он вдруг вспомнил, где, когда и при каких обстоятельствах слышал это погоняло — Гмырь. Несколько дней назад — кстати, какой сейчас-то день? Или час? Никакого понятия о реально текущем времени Никита не имел, тем не менее продолжал свои мысленные рассуждения:
«Несколько дней назад я говорил с Гошей, — вспоминал он. — Сидели мы с ним за бутылкой, и я ему тогда сказал, что с братвой собираюсь прощаться, что завязываю. Он меня отговаривал, а я ему свое. Тогда он замолчал. Он еще как-то странно посмотрел на меня и перевел разговор на другую тему. Стал трепаться о каком-то московском авторитете, которого в кабаке свои же по пьянке завалили. Гмырь. Точно — он так и сказал — Гмыря завалили по пьянке свои пацаны. В кабаке. А кабак как назывался? Да, да, вот именно — „Славянский базар…“ Тогда как это я мог с Гмырем разговаривать, если того давно нет на свете?»
Никита приподнялся и тупо оглядел обитателей камеры — негра и клетчатого мужичка.
«А был ли этот Гмырь вообще? — пришла к нему в голову неожиданная мысль. — Может быть, и не было никакого Гмыря, а мне разговор с ним просто привиделся. Так бывает. Особенно, говорят, когда по башке получишь сильно. А мне этот Вадик астролябией засветил нехило. От души».
Тут Никита подумал о том, что таких отчетливых видений, как у него с Гмырем, наверное, вовсе не бывает. Или бывает? Никита все старался разобраться с грузом мучительных мыслей, которые путались, цепляясь друг за друга, — а тут еще и негр, словно чего-то испугавшись, начал орать без перерыва:
— Макамба! Макамба! Макамба!!!
Все это было так невыносимо, что Никита повалился на нары, закрыл уши ладонями и моментально вырубился.
Очередное его пробуждение было настолько необычным, что Никита склонен был предполагать, будто он вовсе не проснулся, а, напротив, — еще глубже погрузился в свой кошмарный сон.
Как только Никита открыл глаза, он убедился в том, что находится вовсе не в камере, а в какой-то громадной комнате, гулко громыхающей железом. Ни стен, ни потолка комнаты видно не было, впрочем, над головою Никиты тянулась тяжелая металлическая сетка, похожая на панцирную, но почему-то сразу было ясно, что это ни в коей мере не потолок. Но самое странное было в том, что Никита внезапно ощутил себя медленно бредущим куда-то в полутемные просторы комнаты в длинном ряду с другими людьми. Как могло получиться — чтобы он уснул в камере, а проснулся в колонне медленно и безмолвно бредущих людей, — Никита понять не мог.
Он споткнулся, только посмотрев себе под ноги, но тотчас выпрямился и пошел вперед, глядя в спину своего соседа.
«Прогулка? — вертелось у него в голове. — Ведут куда-то? Вертухаев что-то не видно. Ни одного… Как так может быть? Что это все-таки за тюрьма такая?»
До конца додумать эту мысль он не успел. Случайно подняв голову, он посмотрел туда, где — на расстоянии в добрую сотню метров — головная часть колонны немного изгибалась, так что можно было рассмотреть лица идущих впереди. От нечего делать Никита заскользил взглядом по этим лицам. А когда наткнулся на одутловатую физиономию Олега Сорвиголова, сначала не поверил своим глазам. Безумные и горячечные мысли закрутились в его сознании. «Олег тут! — думал, задыхаясь, Никита. — Значит, его тоже повязали… Значит, я его не убил астролябией. Но почему меня тогда здесь держат, если я его не убил? А его почему здесь держат, если он…»
Тут он смешался, но сквозь паутину серых запутанных мыслей сверкнуло ярчайшее воспоминание — Анна кричит… золотистые волосы намотаны на грубый кулак… где-то слева ухмыляющаяся рожа иуды Гоши Северного, зловещий и холодный отблеск пистолета…
— Суки, — пробормотал Никита и ни о чем уже больше не думал.
Он развел сцепленные за спиной руки, несколько раз разжал и сжал кулаки, глубоко вдохнул и выпрыгнул из строя.
Странно — кажется, никто не обратил на него никакого внимания. И вертухаев не было видно.
В несколько длинных скачков преодолев расстояние, отделяющее его от Олега, Никита схватил Сорвиголова за плечо и, сильно дернув, вытащил того из строя. Олег стоял, не поднимая сцепленных за спиной рук, бессмысленно глядя припухшими и совершенно неподвижными глазами куда-то в только ему одному известную точку полутемного пространства металлической комнаты.
— Узнал меня? — заорал прямо в лицо Олегу Никита. — Узнал?!
Тот ничего не ответил, все так же покачиваясь. Колонна людей плыла мимо них, ничего не замечая, не останавливаясь, похожая на бесконечную ленту конвейера.
— Что с Анной? — крикнул Никита. — Чего молчишь, гад?
И не в силах больше сдерживаться, он размахнулся и влепил кулаком прямо в переносицу Олега. Тот кувыркнулся и полетел назад, на мгновение смяв безмолвную колонну, а потом, поднявшись, вместо того чтобы броситься на Никиту, пристроился в образовавшийся прогал между каким-то низеньким оборванцем и двухметрового роста негром, очень похожим на знакомого уже Никите Макамбу.
Никита замер с открытым ртом. Олег, опустив голову и сцепив за спиной руки, поплыл дальше, не обращая на Никиту никакого внимания. Поведение Олега показалось Никите настолько не укладывающимся ни в какие рамки, что он отступил на шаг назад и растерянно заозирался, совершенно не имея никакого понятия о том, что ему сейчас делать…
«Это сон? — пытался сообразить Никита. — Я еще сплю или уже?..»
Но в неведении он оставался недолго. Услышав какое-то движение сзади, Никита обернулся, а обернувшись, немедленно обалдел — прямо к нему неслись, подпрыгивая на металлическом полу, трое двухголовых мужиков в каких-то удивительных, никогда Никитой не виданных шароварах, с громадными кривыми ножами в руках — у каждого из мужиков было по две головы, следовательно, по две морды — и морды такие, что при одном взгляде на них становилось ясно, что мужикам ничего не стоит пустить в ход свои ножи.