Пассажиры в поезде, к слову сказать, едут самые разнообразные. Хотя профессии у них у всех связаны в основном с покорением новых земель и тяжелой работой, цветов или, как говорят у нацистов, рас они совершенно разных: тут есть и белые, как я, и черные, как Невилл. Много тут желтых, как та девочка из Магдевилля и ее парень, а есть также люди странно коричневого цвета. Правда, все эти люди обижаются, когда их называют по цвету кожи, поэтому мне приходится понемногу учить названия их «наций» (это вроде наименований тех стран, в которых они жили до Большой войны, сто лет назад). Желтые зовутся азиатами, коричневые — арабами. Есть тут даже парочка американцев, но это вовсе не те американцы, с которыми Рейх вел войну. Насколько мне удалось понять, они жили чуть южнее, а по цвету похожи скорее на арабов. Ладно, я совсем запуталась. Все это многообразие напоминает мне легенду о «вавилонском столпотворении» из Библии, и Невилл полностью согласен со мной.
К слову о Невилле. Чего только нового ни узнаешь, живя в этом мире! Когда мы только-только оказались в купе, я заметила, что мое платье, то самое, в котором я бежала от нацистов и ходила все эти дни, сильно порвалось и запачкалось, а сменной одежды у меня не было. Пришлось одолжить одежду у Тхвай-си, которая оказалась той же комплекции, что и я. Когда я вернулась в свое купе, Невилл был там, и я принялась снимать платье перед ним. Он тут же вскочил, замахал руками: «Ты с ума сошла? Могла хотя бы попросить меня отвернуться!» Оказывается, в этом мире считается неприличным оголять свое тело даже перед близкими людьми, особенно если они противоположного пола. В «подземном мире» мне этого никто не объяснял, я спокойно переодевалась в своей комнате, но даже не думала, что, если зайду в комнату к Хильде раздетой, то она накричит на меня и выгонит прочь.
Из пассажиров в соседних купе я пока познакомилась только с Тхвай-си и еще с одним парнем-азиатом, что едет рядом с ней. Его зовут Минь Хао, и он очень талантливый изобретатель. Живя в Магдевилле, он даже был знаком с Мундгоном, а теперь едет на Северный полюс, чтобы, как в давние, довоенные времена, построить там полярную станцию. Неутомимый мечтатель, он верит в то, что прежние времена еще вернутся, люди заселят опустошенные земли, а по морям будут плавать корабли-“ледоколы».
Что еще рассказать? Кормят здесь вполне сносно. Дважды в день привозят тележку с едой, стоящей весьма недорого. За более изысканными блюдами можно пройти в вагон-ресторан, но мы с Невиллом бываем там редко, только когда есть желание поговорить с другими пассажирами. Пожалуй, на сегодня все, время уже позднее, а Невилл храпит, так что и я лягу спать и продолжу записи завтра.
4 мая
Прошу прощения у тех, кто это прочитает (если таковые вообще будут), но я не сдержала свое обещание писать каждый день хотя бы по строчке. Здесь в этом поезде, время тянется настолько медленно и скучно, что всякое вдохновение исчезает и писать о чем-либо совершенно не хочется. Все так же поезд мчится вперед по этим рельсам, неизвестно кем проложенным много лет назад, и еще неизвестно сколько дней в пути нас ожидает. Все так же мелькают за окном одни и те же пейзажи: голые заснеженные равнины, останки различных строений и конструкций, и над всем этим — беспрерывно затянутое тяжелыми серыми облаками небо. Даже не верится, что когда-то здесь были крупные города и мелкие поселки, дороги, поля, луга и чистые реки с ручьями, а на настоящем голубом небе радостно светило солнце.
С Невиллом мы переговорили обо всем, о чем только можно. Он рассказал мне в подробностях всю историю своей жизни, я ему — своей. С соседями по вагону мы тоже все эти три дня общались, но гораздо меньше. Итог — мне скучно. Совершенно нечего делать.
А пишу я сегодня только потому, что кое-что все-таки произошло. Не ахти какое событие, но все же упомяну о нем. Глядя, как обычно, в окно, я вдруг заметила белую птицу, что, широко размахивая крыльями, летела над равниной. Я тут же вспомнила первый свой день на поверхности и того самого харфанга, что прилетел ко мне и словно бы велел следовать за голубой звездой. Очевидно, это и был тот самый харфанг, он летел за мной, а значит, я была на верном пути!
Я так обрадовалась этому событию (ведь с самого первого дня здесь я не получала больше никаких знаков), что принялась хлопать в ладоши, кричать и показывать Невиллу на птицу. Но харфанг внезапно свернул куда-то в сторону и мигом растаял в снежном вихре. «Чему радуешься? — угрюмо спросил Невилл, когда я сказала ему об этом. — Тут этих харфангов полным-полно». Я смутилась, поняв, что, должно быть, действительно радовалась зря, и это был совсем другой харфанг.
Сейчас ложусь спать. Невилл с недоумением смотрит на мои «пописульки», как он их называет. Сам он не умеет ни читать, ни писать, поэтому такое мое занятие кажется ему глупостью.
6 мая
Сегодня собрались в вагоне-ресторане с людьми из соседних купе за одним столиком и устроили, как тут говорят, пир горой. Кто был побогаче на шкурки, заказывал дорогие блюда, алкоголь, все веселились. Заправлял пиром Баторжан, мужчина-азиат средних лет из шестого купе. Он — буровой рабочий (это значит, что он сверлит в земле дыры, из которых потом добывается черная жидкость, которую используют для производства топлива) и возвращается теперь к себе домой, в северные края. Он довольно умный и интересный собеседник и при этом обладает несомненными организаторскими способностями. Другие пассажиры единодушно избрали его негласным лидером, а в случае непредвиденных обстоятельств он должен стать лидером уже настоящим, «бригадиром» вагона.
Так вот, в тот момент, когда мы проезжали мимо какого-то типичного пейзажа за окном, Баторжан вдруг взглянул в ту сторону и с усмешкой промолвил: «Ну вот, то самое место проезжаем». Я поглядела туда же и увидела в земле огромную воронку, в которой лежали целыми рядами деревья, полузанесенные снегом. Были тут и стоячие деревья, неизвестно как укрепившиеся на крутом склоне, но при этом полностью голые, без веток и коры. Все наши соседи с интересом разглядывали это место. «Да уж, раньше все только и ахали, видя это, а теперь это, можно сказать, самое обычное место», — произнес кто-то. «Пожалуй, не самое обычное, — возразил ему другой голос. — Теперь это в некотором роде оазис, островок природы среди прочего хлама. И все благодаря той самой катастрофе».
«Какой катастрофе?» — не выдержала я, поскольку так и не понимала, о чем идет речь. Но мне почему-то никто не ответил.
«Прадед мой в тот день как раз охотился в тайге, то бишь в лесу, который здесь рос, — продолжил Баторжан. — И видел все своими глазами, как было».
«И что же он потом рассказывал?» — с интересом потянулась к нему Тхвай-си.
«Да так, ерунда, — махнул Баторжан рукой. — Ничего особенного, всего лишь космический корабль, который построил этот полячишка, чтобы свалить из тогдашней России. Взрывом от взлета и повалило все эти деревья».
«Какой еще полячишка?» — Теперь к «бригадиру» заинтересованно потянулись уже все слушатели.
«Самый обыкновенный, впрочем, нет, он все-таки был гениальным изобретателем. Поляки ведь тогда, как и мой народ, ходили под русскими, вот этого самого изобретателя и отправили в ссылку в тайгу, за какое-то там восстание или просто так, уже не суть. Как же его звали? Вроде бы как-то на «Т». Те… Ти…»
«Тесла?» — подсказал Минь Хао. Баторжан только отмахнулся:
«Какой там Тесла, он был серб, а не поляк! Вот, вспомнил: Тихий. Светозар Тихий. Его корабль видели тогда только мой прадед и еще пара казаков, но им запретили об этом что-либо говорить, чтобы и другие не подумали строить корабли и валить из империи. Так и возникла легенда о метеорите».