Привал им приходилось делать в открытом поле: никакого намека на человеческое жилье посреди тундры не было. На второй день, впрочем, набрели на полуразваленную избушку, хозяин которой, должно быть, то ли уехал, то ли помер. Заночевали там, в относительном тепле, а утром вновь двинулись в путь. Невилл был бы рад в этой избушке поселиться навечно, но Алиса все тянула его за собой, не терпелось ей к звезде поскорее попасть. Эх, и повезло же ей холода вообще не чувствовать! На ночь Невилл ложился спать, укутавшись сразу в две парки — свою и ее. Кое-как засыпал прямо на голом снегу, благо метели в этих местах случались нечасто. После избушки стало полегче: Невилл нашел там топор, разломал и так гнилую насквозь стенку и теперь шел дальше с вязанкой дров за спиной. Нашлась в избе еще и рабочая газовая зажигалка, и теперь стало возможно разводить костер и жарить на нем подстреленную дичь. В основном то были лемминги, крысы, пара птиц. Вервольфов ни подстрелить, ни заарканить пока не удавалось: уж больно крепкие да увертливые были. Ходили только по ночам кругами совсем близко и подвывали жалобно. После того, как Невилл пару раз палил в темноту из пистолета, вой стихал.
В сон теперь Невилл проваливался даже с некоторым облегчением, не боясь, как раньше, увидеть Седрика. Но возникла другая проблема: Седрик стал приходить наяву. Никогда раньше такого не было, а тут — нате, пожалуйста. Сидит Невилл, допустим, говорит с Алисой о чем-нибудь, очищает от шкурки пойманного зверька, а тут вдруг из-за спины мертвый братец выглядывает. И хохочет так противно, зубы скалит. А чуть протянешь руку — и нет его, словно растаял.
На третью ночь они остановились в странном месте. Большое круглое пространство было покрыто льдом, но при этом на нем — ни единой снежинки. Словно бы здесь раньше стоял стеклянный купол, как над нацистскими городами, только поменьше, а аккурат перед их приходом его убрали. За пределами круга снег-то лежал как обычно. Невилл на всякий случай внимательно осмотрелся вокруг и обнаружил в снегу, ярдах в двадцати левее круга, странную черную дыру в земле. Он заглянул туда, посветил даже фосфорной палочкой, но ничего серьезного не увидел. Было что-то наподобие колодца, только очень уж глубокого, дно совсем терялось во мраке. А больше ничего странного вокруг и не было. Они устроились на ночлег. Костер в таком странном месте побоялись разводить, поэтому Невилл просто разложил по периметру круга фосфорные палочки. Вервольфов и других зверей должно было отпугнуть, хотя в эту ночь они как-то не выли из темноты и не ходили вокруг. И это тоже было странно.
Едва негритенок задремал, как перед глазами замелькали разные картины, словно в кинескопе. Точнее, не разные: все как на подбор из далекого прошлого. И все страшные.
…Невиллу восемь, и вместе с пятилетним Седриком они лежат в кроватках, слушая мать. Старший брат изо всех сил размыкает глаза, стараясь не заснуть, но веки так против воли и опускаются. Мать курит глиняную трубку, и зеленый дым с приятным запахом трав окутывает комнату, навевая какую-то особую атмосферу далеких земель.
— Почти сто лет тому назад с неба ударила яркая вспышка, — рассказывает мать. — Мой народ бы сказал: бог Леза разгневался на людей. Мой дед, Авраам Линкольн Игубе Третий, тогда находился в Германии в составе американской армии и видел все как есть. Небо тогда сияло, было светло как днем, земля тряслась и рокотал гром. А потом, когда начался хаос, дед бежал через Испанию, Гибралтар и земли арабов в истинно Черную Африку, на землю своих предков.
Глаза Невилла слезятся от усталости и дыма, но он упорно не хочет их закрывать. Седрик давно уже мирно посапывает, но старший брат считает себя выше этого.
— А шестьдесят лет спустя появилась на свет я, — продолжает мать. — Меня назвали в честь деда. Тот год был страшно неурожайным, говорили, что Леза до сих пор гневается, хотя молниями уже не бьет. Когда мне было шесть, дед перевез всю семью на север, в земли Германии, которые так понравились ему раньше и в которых он мечтал жить после конца войны…
Глаза матери подергиваются туманом, изо рта выходит дым, заплетенные в косу длинные черные волосы блестят в тусклом свете лампы. Веки Невилла окончательно смыкаются, и он погружается в сон, где видит Черную Африку, далеких предков и бьющие с неба молнии…
…Невиллу двенадцать, и они с девятилетним Седриком охотятся в скалах неподалеку от деревни. Наловив дичи, возвращаются домой по узкой тропинке, как внезапно Седрик, идущий впереди, резко замирает на месте, подняв руку. Невилл видит слева от них горного козла, что легко и даже как-то беззаботно перемахивает через ущелье, зависает на пару секунд на почти отвесной скале, а затем скачет дальше.
— Он мой, — в азартном предвкушении произносит Седрик и бежит вперед, на ходу снимая с плеча и раскручивая аркан. Невилл понимает желание брата отличиться — тот уже в который раз наловил добычи меньше, чем он сам, — но сердце его в тревоге замирает, когда он видит, как Седрик стоит на самом краю ущелья, примериваясь кинуть аркан. Козел неподвижно застыл на другой стороне, прямо напротив Седрика.
Бросок!.. Недолет! Козел даже не шевелится, зыркая круглым глазом в сторону братьев. Седрик быстро сворачивает аркан, примеривается снова. И… Бросок… Есть! Козел, запутавшись в петле, отчаянно бьется, затем вдруг с бешеной скоростью и силой прыгает прочь. Седрик, вцепившись в веревку, едва держится на краю пропасти.
— Сейчас я помогу! — бросается Невилл к брату, но тот вдруг, потеряв равновесие, падает вперед. Падает как-то неловко, словно наступил на развязанный шнурок. И сразу же по ушам Невилла бьет отчаянный крик.
— СЕДРИК!!! — Даже не слыша собственного крика, Невилл срывается с места. Козел с драгоценным арканом на шее скачет вдаль, но до него Невиллу сейчас нет никакого дела, он сам прыгает вниз по камням, оступается, разбивает колени…
Седрик лежит вниз лицом в расселине меж двумя валунами. Ноги и руки его неестественно изогнуты. Невилл осторожно поворачивает брата лицом к себе. Седрик тихо стонет, глаза его закатились, а волосы на лбу слиплись от крови и кажутся в слабом свете ущелья практически синими.
— Седрик, Седрик… — Невилл склоняется над братом, приподнимает его, но тот начинает стонать громче. Невилл видит, что правая нога Седрика, заломившись под странным углом, застряла меж камней, и каждое неосторожное движение причиняет ему, должно быть, нестерпимую боль. Можно попробовать вытащить ногу, вот только не станет ли от этого еще хуже?
— Невилл… — вдруг еле выдавливает из себя искалеченный негритенок. Взгляд Седрика прикован к чему-то, что лежит возле ног брата. Нагнувшись, Невилл поднимает довольно-таки увесистый камень с острыми сколотыми краями — должно быть, отлетел от валуна, когда на него упал Седрик — и нерешительно застывает с ним в руке. Внезапно молящий взгляд Седрика точно подсказывает ему, чего тот хочет.
— Нет, Седрик, нет… — Невилл чувствует, как по щекам сами собой катятся слезы, теряясь под меховым воротником и противно щекоча кожу. Но Седрик все еще умоляет его взглядом и даже едва заметно кивает. Невилл вдруг понимает, что часы его брата, пожалуй, и правда сочтены. Еще неизвестно, удастся ли вытащить его из расселины, а если и удастся, то успеет ли он донести брата до деревни и будет ли пьяница-лекарь в нормальном состоянии? Седрик дышит тяжело, с хрипом, и Невилл вдруг замечает, что грудь его под паркой разбита, вся одежда залита кровью, а ребра в буквальном смысле торчат наружу. Похоже, дела и в самом деле плохи.