Невилл, воя от ужаса и бессилия, уронил пистолет и отступал теперь все дальше за пределы страшного круга, во мрак, в неизвестность, пятился спиной, спотыкаясь, а смех в зеленом круге все дрожал, раскатываясь эхом…
========== 12. Под светом голубой звезды ==========
Тяжелый зеленоватый сумрак давит на меня со всех сторон своей массой, и лишь свет голубой звезды разгоняет его, сияя впереди словно бы для меня одной. Я иду к нему твердым шагом, не оглядываясь. Крики Невилла остаются где-то далеко позади, а вскоре, завершившись долгим вскриком на особенно пронзительной ноте, окончательно стихают. Наверное, это неправильно, но Невилл за последнее время успел мне как-то надоесть, я уже не воспринимала его своим другом или даже приятелем, как раньше. Теперь внутри у меня пусто, и уже ничто как будто не связывает меня с этим смешным черным пареньком, хотя, должна признать, без его помощи я вряд ли бы вообще дошла до этих мест.
Внезапно звезда впереди меня начинает увеличиваться в размерах и приобретать какие-то странные очертания. Я на всякий случай осторожно оглядываюсь назад, но свет фосфорных палочек Невилла затерялся где-то во мраке. Должно быть, я отошла уже довольно далеко от места ночлега. А значит, дороги назад уже нет.
Я все увереннее шагаю вперед, и звезда внезапно на глазах у меня начинает гаснуть. Я еще не успеваю осознать, как такое возможно, когда многоконечный сгусток света вдруг вытягивается в прямую линию, и я наконец вижу прорезавший темноту луч, что открывает моему взору невысокую гору прямо посреди равнины, в том месте, где, я могу поклясться, еще минуту назад было совершенно пусто.
И меня, как только я вижу эту гору, внезапно охватывает странное, доселе незнакомое чувство уюта, тепла и ощущение долгожданного возвращения в давно забытый дом. Да, вот ведь странно получается — ни один дом из тех, в которых я жила или временно останавливалась за все время существования в этом мире, так и не стал для меня родным и любимым. А эта странная гора так и манит к себе, так и приглашает войти, и я точно знаю: это мой родной дом, хотя, могу поклясться, я никогда раньше тут не была.
Голубой луч, упираясь концом в вершину горы, внезапно теряется на линзе огромного прожектора, что установлен почти на самой вершине перед странного вида планкой, в которой прорезано отверстие, напоминающее по форме ту самую звезду, что только что горела в небе.
Вот оно что! Легендарная голубая звезда — ни что иное как рукотворное порождение какого-то умелого хитреца! Вот только зачем он все это сотворил? И кто он вообще такой? Надеюсь, сейчас мне и предстоит это узнать.
По утоптанной заснеженной тропинке я направляюсь к подножию горы, откуда сияет мягкий, к счастью, не голубой и не зеленый свет. Рука моя на всякий случай лежит на рукоятке пистолета во внутреннем кармане парки, однако внутри все уже расслаблено и наполнено теплом. «Добро пожаловать домой, Алиса», — шепчет мне какой-то внутренний голос.
Мягкий свет льется из пещеры в самом низу горы. У входа в пещеру на столбике сидит, спрятав голову под крыло, большая белая птица. Харфанг, кто же еще.
— Как дела, приятель? — Я подхожу ближе, треплю птицу по перьям. «Приятель» встряхивается, ухает и, резко взмахнув крыльями, летит внутрь пещеры. Мне ничего не остается кроме как последовать за ним.
Недлинный коридор приводит меня к массивным стальным двустворчатым дверям. Харфанг, подлетев к ним, скрывается в окошке, напоминающем кошачий лаз и просверленном в стене сбоку от двери на высоте человеческого роста. Я же замираю возле дверей. Огромный механический глаз на стене с жужжанием двигается вверх-вниз, словно бы оглядывая меня. Наконец жужжание стихает, и тут же в дверях что-то щелкает, после чего они с лязгом разъезжаются в стороны.
Я оказываюсь в довольно просторном помещении, напоминающем мастерскую Мундгона, только гораздо выше и шире. Здесь тоже пахнет металлом и машинным маслом, да еще вдобавок стены заставлены разными экранами с непонятными графиками и изображениями с видеокамер. Нечто похожее я уже видела в центре управления «небом» в Гауптштадте, но здесь, видимо, эти приборы нужны для чего-то совсем иного. И главное, что отличает это помещение от тех двух — несомненное ощущение тех самых уюта и комфорта, но это, возможно, из-за потрескивающего в углу камина.
Слева от меня слышен лязг, и я вижу, как со второго яруса комнаты спускается лифт в виде площадки с перилами. С него скатывается загадочное устройство, нечто вроде кресла на больших колесах со спицами. В нем восседает старик в бежевого цвета промасленном халате. Лицо его румяное и выглядит добродушным, хотя в уголках голубых глаз, как мне кажется, затаилось что-то недоброе. Череп обтянут кожей без единого волоска, зато на щеках и подбородке седая растительность цветет буйным цветом. Похож даже на Деда Мороза, в которого верят некоторые жители «поверхностного» мира и фигурки которого они выставляют возле домов в день, когда родился Христос (как связано одно с другим, мне пока с трудом удается понять). И все-таки что-то в этом человеке мне кажется несомненно подозрительным.
— Здравствуй, моя девочка, — произносит он, не сводя с меня пристального взгляда, в котором невозможно что-либо прочесть. — Вот ты и вернулась туда, куда должна была.
— Кто вы такой? — спрашиваю я, все еще не убирая руку от пистолета.
— Мое настоящее имя тебе ничего не скажет, — чуть улыбается в бороду старик, — поэтому зови меня просто Создатель.
— Соз… — Я запинаюсь, только сейчас осознав невероятную правду. — Так это вы… создали меня?
— И да, и нет, — продолжает улыбаться он. — Я полностью спроектировал твое тело и разработал его основные функции, жизнь же вдохнули в тебя другие. Но да, можно сказать, я сотворил тебя, как Бог в свое время сотворил Адама.
Я прохожусь вдоль книжного шкафа у стены, провожу пальцем по корешкам немногочисленных книг со сложными названиями, зачем-то беру в руки граммофонные пластинки, перебираю их. Моцарт, Вагнер, Вивальди, джаз… Кажется, я начинаю понимать…
— Так вот почему мне была знакома эта музыка, хотя я ее даже не слышала! — озвучиваю я свою догадку.
— Верно, — все с той же улыбкой кивает Создатель. — Я заложил в тебя это чувство дежавю, чтобы ты как можно скорее осознала, насколько ненатуральна та реальность вокруг тебя, и попыталась из нее выбраться… Поставь, пожалуйста, если тебе не сложно, «Реквием». Это моя любимая мелодия.
Он кивает на электрограммофон в углу, я ставлю туда пластинку, и комнату заполняют так хорошо знакомые мне звуки, которые как будто бы поднимаются откуда-то с глубины моей души.
— Эту музыку Моцарт писал, уже будучи смертельно больным, — мечтательно прикрыв глаза, вещает старик. — Он умирал, отравленный ртутью, но продолжал писать, потому как знал: это главное творение всей его жизни, которое переживет века. Вот и я сам, подобно Моцарту, так же творил все эти годы, зная, что, когда придет время мне отойти в мир иной, мое главное творение переживет целые поколения.
— Расскажите мне все с самого начала, Создатель, — прошу я, присаживаясь на ручку обычного, без колес, кресла и уже не трогая пистолет. Злодей этот человек или нет, но ему удалось меня по-настоящему заинтриговать.
Внезапно из дальнего угла раздается шум, и я вижу харфанга, который, отпрянув от кормушки, перелетает на плечо к хозяину, тот гладит его по голове и клюву.
— Думаю, ты уже знакома с Онгоцем, — произносит он, глядя только на птицу и словно бы забыв о сути нашего разговора, — но все же будет не лишним представить вас официально. Онгоц, это… — Он вдруг замирает, пытливо глядя в мою сторону, и я невольно посмеиваюсь про себя тому, что этот Создатель даже имени моего не знает.