— Алиса.
— Стало быть, Алиса, это Онгоц. Я посылал его несколько раз, чтобы помочь тебе, но, боюсь, ему не всегда удавалось тебя найти. У него механическое сердце, но все остальные органы живые, поэтому, сама понимаешь, он не идеальная машина. Чистый автоматон же в этом случае привлек бы много ненужного внимания. Пожалуй, Онгоц — мой единственный живой друг за все эти годы.
Он как ни в чем не бывало вычесывает своему «другу» перышки, а меня все это уже начинает раздражать.
— Зачем вы меня создали? — Я резко поднимаюсь с кресла. Напуганный моим движением Онгоц перелетает на загаженный насест в противоположном от кормушки углу, и старик снова смотрит только на меня.
— Чтобы ты смогла выполнить свою миссию, — произносит он. — Это будет нужно не только мне, но и всему человечеству.
Опять эта «миссия»! Только я уже успела отвыкнуть от постоянного напоминания об этом среди нацистов, как вновь я что-то кому-то должна! Однако старик с вполне серьезным видом манит меня пальцем и на своем диковинном кресле подъезжает к неприметной двери в дальнем углу. Набирает на панели рядом код, дверь распахивается, и я иду за хозяином длинным извилистым коридором.
— Ты не поверишь, но в этом году мне исполняется сто лет, — рассказывает мне Создатель по дороге. — Да-да. Я родился вскоре после начала атомных бомбардировок, в той части мира, что когда-то носила название Южная Африка. В двадцать лет я закончил Кейптаунский университет, один из последних, что оставались тогда во всем мире, по специальности «биоинженерия». И вот, все эти годы я занимаюсь тем, что постоянно что-то строю, изобретаю, совершенствую… Я просто не могу жить иначе.
Он проводит меня еще через несколько дверей, и у каждой набирает свой пароль. Я осматриваюсь по сторонам и вижу, что коридор дробится на множество ответвлений и закоулков, заворачивает в разные комнаты. Насколько же велик гений этого старика, что он смог выстроить внутри скалы такой огромный комплекс помещений?
В одной из комнат я вижу разбросанные по полу и полкам механические игрушки. Тут и беби-доллы, которые я видела на витринах магазинов в Гауптштадте, и заводные плюшевые медведи, и даже металлические автоматоны всевозможных форм и расцветок.
— Да уж, чего только ни наделал за всю долгую жизнь, — заметив мой любопытный взгляд, усмехается Создатель. Он не поворачивается ко мне, и я вижу лишь его блестящую в свете электрических ламп макушку. — Я ведь хотел, чтобы в эти игрушки играли мои дети… а у самого не то что детей — девушки-то никогда не было. Я всегда был одиноким, сторонился людей, увлекался только наукой, и она-то мне и заменила все остальное в жизни. Быть может, и зря.
Он ненадолго замолкает, и слышен лишь скрип колес его кресла. Однако перед очередными дверями, в ожидании, пока они откроются, старик вдруг продолжает:
— А ведь ты вполне могла бы быть моей внучкой… или даже правнучкой. А получилось так, что ты стала моим дитем, единственным и неповторимым.
Я невольно вздрагиваю, а двери меж тем окончательно разъезжаются в стороны, и мы оказываемся в помещении, заполненном темно-зелеными контейнерами. Старик снимает крышку с ближайшего и вынимает оттуда капсулу, внутри которой плескается какая-то мутная вязкая жидкость.
— Это семя, — видя мое замешательство, поясняет он. — Обычное мужское семя.
Я заглядываю в контейнер и вижу, что он целиком заполнен точно такими же капсулами. Перевожу взгляд на остальные контейнеры — все они выглядят одинаково.
— Да, ты все правильно поняла, — говорит старик без тени улыбки. — Здесь хранится мой, если можно так выразиться, семенной банк. Хотя он не только мой. — Лицо его внезапно мрачнеет. — Должен покаяться перед тобой, дитя мое, иногда я не брезговал грязными методами. Но чего только ни сделаешь ради целого человечества! Ты уже, должно быть, видела, что та легендарная голубая звезда — ни что иное как мое маленькое изобретение. А ведь простые люди шли за этой самой звездой. Ну и все, как правило, погибали — кто замерзал в ледяной пустоши, кого загрызали вервольфы, а кое-кто даже попадался в мои ловушки. И теперь все они, можно сказать, здесь. — Он с некой, как мне кажется, гордостью, обводит рукой пространство «семенного банка». — Вначале я держал здесь только свою сперму, потом же понял, что для спасения рода людского нужно больше, гораздо больше.
«Значит, сперма Невилла, скорее всего, тоже хранится тут», — понимаю внезапно я, вспомнив отчаянные крики за моей спиной. Сердце вроде как должно заныть от тоски при таких мыслях, но я не чувствую ничего, как и раньше. И потом, на смену этим мыслям быстро приходят другие, более важные для меня сейчас.
— Значит, вы хотите опять сотворить из меня Праматерь? — спрашиваю я старика, и по его глазам уже читаю ответ. — Но зачем вам тогда понадобилась отдавать меня нацистам? Почему вы не могли просто вырастить меня самостоятельно?
— Увы, даже у меня не хватило бы на это ресурсов, — разводит он руками. — И потом, как это ни банально звучит, мне нужны были деньги на продолжение своих исследований. И тогда я продал твое тело нацистам. Надеюсь, ты простишь меня за такой поступок, дитя мое.
— Боюсь, я не смогу выполнить вашу «миссию», — качаю я головой. — Да-да, именно вашу, а не мою. Когда я жила среди нацистов, то не понимала, почему все вокруг ведут себя так странно. Когда узнала о своей «миссии», то была в шоке. Мне стало противно даже просто находиться там, под землей, где все вокруг только и делали, что лгали мне и друг другу. Если бы даже не нападение коммунистов, я бы сбежала оттуда, сбежала в любом случае. Я была так рада оказаться на поверхности, в совсем другом, живом, а не фальшивом мире, где никто не требовал от меня ничего и не твердил о каком-то предназначении. И вот теперь вы предлагаете мне просто так взять и снова вернуться к прежнему, хотите сделать из меня культ, а не живого человека? Нет, я на такое не согласна.
— Я знал, что ты скажешь нечто подобное, — кивает Создатель, ничуть не смутившись. — Но ты должна понять разницу между тем и этим миром. Нацисты — не безумные фанатики, как их предшественники, они просто сборище безвольных взрослых детей, спрятавшихся от проблем внешнего мира в своем уютном мирке. Ты нужна была им лишь для предотвращения вырождения их так называемой арийской расы, а на деле жалких остатков народа великой некогда Германии. Как долго, ты думаешь, они просуществовали бы без притока свежей крови сверху, на одних лишь рожденных тобою детях, тогда как их собственное молодое поколение уже в большинстве своем родилось неполноценными?
Я хочу перебить его, сказать, что мне все это прекрасно известно еще с первого дня пребывания под землей, но старик неумолимо продолжает:
— Я же хочу предложить тебе стать истинной Праматерью для всего человечества. Ты же наверняка читала Библию и знаешь, как весь род людской произошел от двух человек. Сейчас же наука шагнула далеко вперед, и размножение возможно даже при наличии всего лишь одной особи. Идем обратно, я покажу тебе кое-что еще.
Мы возвращаемся обратно в уютную комнату, и Создатель на своих колесах катит к одному из бесчисленных мониторов. Узловатые пальцы с невероятной для человека такого возраста скоростью бегают по клавишам, и вот уже на мониторе горит изображение голубой планеты, вертящейся где-то в космическом пространстве. Если бы я точно не представляла, как сейчас выглядит Земля, то подумала бы, что это она и есть, так похоже изображение на картинки в старых книгах.
— Знаешь, в юности я как-то увлекался астрономией, — улыбается старик. — Тогда небо было еще видно гораздо лучше, чем сейчас, поэтому на звезды можно было смотреть без проблем (собственно, поэтому я и придумал в качестве сигнала именно звезду). Тогда я и обнаружил эту самую планету. Она расположена в созвездии Девы, в триллиардах километров от Земли, однако по своему климату почти полностью соответствует той Земле, какой она была до войны. Я назвал ее Карментой, в честь римской богини, как делали астрономы раньше. Планета Кармента — новый оплот жизни для человечества!