Только что произошло нечто совсем странное. Я уже надеялась закрыть страничку на сегодня, но теперь пишу снова, пока ощущения еще свежи. Был уже поздний вечер, я сидела на подоконнике у раскрытого окна и с высоты сорок восьмого этажа любовалась прекрасным городским пейзажем, где в темноте вспыхивали и гасли прямоугольники окон на темных бетонных громадах, а в вышине блестели на черном полотне звезды, которые, хоть и не радовали глаз, но были всяко лучше дневного неба. Ночной ветерок приятно овевал мое разгоряченное дневной суматохой тело, и я, нагнувшись вперед, пыталась разглядеть снующие далеко внизу фигурки поздних прохожих и выглядящих игрушечными машин. Как вдруг, не рассчитав центр тяжести, я наклонилась слишком сильно и в следующую секунду, сорвавшись с подоконника, полетела вниз. Я еще даже не успела испугаться и вскрикнуть, как рука моя нащупала что-то твердое, а в следующий миг я повисла в воздухе. Нет, вру, не в воздухе — мои пальцы уцепились за крохотную трещину в стене, и я теперь висела, держась только за нее. Как это произошло, я и сама понять не могла. Внезапно увидев, что я вишу прямо напротив чужого окна, откуда на меня с изумлением смотрит какая-то голая парочка, я смущенно улыбнулась и попробовала подтянуться вверх. К своему удивлению, у меня это получилось, и я, цепляясь ногтями за малейшие выступы и выбоины, быстро поднялась наверх и вновь очутилась на своем подоконнике. Все было то же самое — тихий приятный вечер, мигающие огни и звезды, ветерок, разве что дух у меня теперь так и захватывало от «адреналина» (вот, вспомнила это слово). Неужели Центр наделил меня еще одной сверхспособностью? И последняя ли она в списке других? Как бы то ни было, теперь я понимаю, что чудом осталась жива и что, возможно, мне еще не раз предстоит открыть в себе новые грани. Хорошо ли это или нет — пока еще не знаю.
========== 4. День Победы ==========
Электротакси останавливается посреди дороги, замерев в нескончаемом потоке всевозможных мобилей, словно рыба, вмерзшая в лед реки. Все эти люди сегодня направляются на главную площадь Гауптштадта, где пройдет празднование Дня Победы, свершившегося ровно сто лет и по удивительной случайности совпавшего с днем рождения великого Адольфа Гитлера (не нынешнего, а самого первого, его прадеда). Как говорили многие, эта победа стала своеобразным подарком ему.
— Ну что еще такое? — Вилли злобно стучит кулаком в водительское стекло, стараясь перекричать раздающиеся со всех сторон гудки мобилей. — Когда мы уже тронемся?
Таксист — пожилой мужчина, ради праздника наряженный в форму с золотыми галунами и белоснежные перчатки, смущенно разводит руками, прикладывает два пальца к козырьку фуражки.
— Ничего не могу поделать, сэр. Сегодня такой день, что на всех дорогах пробки. Может быть…
— Что еще?
— Может, вам будет быстрее… дойти пешком?.. — с трудом заканчивает таксист. — Тем более тут недалеко, всего-то метров триста…
— Что-о?! — вскипает Вилли, приближая к стеклу свое побагровевшее лицо. — Да как ты смеешь?..
— Спокойно, дорогой. — Хильда гладит мужа по плечу рукой, унизанной дорогими перстнями. — Если надо, можем пойти и пешком. Ты как, Алиса?
Я лишь пожимаю плечами. Какая, в общем-то, разница? Пешком так пешком. «Отец» волей-неволей успокаивается, и мы, покинув такси, пробираемся меж других мобилей к тротуару, по которому нескончаемым потоком уже текут к Площади Победы люди. Едва ли в этом море мы будем двигаться быстрее, но кто я такая, чтобы высказать это вслух?
В толпе меня тут же стискивают со всех сторон. Рядом вертятся разные сектанты, — кто из леворадикалов, кто из Церкви Обновленцев, кто из Общины Правой Длани Христа, — и все наперебой предлагают мне свои брошюры и листовки. Я из вежливости беру, чтобы почитать на досуге. Толпа же, словно живая змея, колышется, выгибается дугой и постепенно вливается на площадь, где из динамиков на полную громкость раздаются звуки военных маршей. Моих «родителей» я быстро теряю в этом потоке, но это особо меня и не волнует. Я лишь поднимаю лицо к небу и, глубоко вдыхая, расслабляюсь. Все-таки вид ночного, не голубого неба меня успокаивает, я представляю себя на вершине «родного» дома, сидящей на подоконнике и любующейся прекрасной панорамой города. Высота — моя стихия, а до этой приземленной толпы мне не должно быть никакого дела.
Но вот все вокруг меня поразительным образом затихают, и на огромных экранах, развешанных на столбах по краям площади, появляется лицо великого фюрера Адольфа Гитлера I, основателя Рейха и Отца нации. Это старая черно-белая пленка, и на ней он вещает что-то о величии Германии, ее народа и чистоте арийской крови… словом, все то, что я слышала уже много раз и в различных вариациях. Но народ вокруг меня воет в исступлении, вторит каждому его слову, а в конце речи вслед за своим древним вождем трижды вскидывает руки в привычном жесте. Чтобы не выделяться, я повторяю за ними, хотя мне это уже и начинает наскучивать.
Затем кадры на экранах меняются, теперь все видят моменты Великой Победы ровно сто лет назад. Голос за кадром бегло рассказывает хронику событий. Высадка в Атлантике, победа над снежной Россией, окончательное истребление врагов Рейха и начало новой, истинно Светлой эры… Все это мне также доводилось слышать уже не раз. И опять толпа неистовствует, а я в который раз жалею, что не прикинулась больной и не осталась дома.
Наконец экраны гаснут и все прожекторы на площади упираются лучами в балкон одного из домов, находящийся прямо под главным экраном. Там появляется мужчина в белом, расшитом золотыми нитями кителе. Толпа приветствует его дружными аплодисментами. «Бургомистр… фон Класберг…» — доносится отовсюду. Мне и раньше доводилось слышать об этом господине, но я еще ни разу его не видела, поэтому теперь всматриваюсь в бургомистра, которого показывают на экране крупным планом, с интересом. Ему на вид лет сорок, лицо выглядит веселым и немного уставшим. Темные волнистые волосы с проседью красиво уложены идеальным пробором. Он произносит небольшую поздравительную речь и в конце объявляет, что сам фюрер по состоянию здоровья не может лично присутствовать на торжестве (недовольный стон прокатывается среди людей), но обязательно появится на экранах с поздравлением. И верно, вскоре белобрысый задохлик под радостный визг толпы машет с экранов и срывающимся голосом вещает что-то о «будущем нации» и «великой памяти предков». И вновь троекратное «Зиг хайль», вновь восторженный ор кругом… Мне это уже серьезно начинает надоедать, и я продираюсь сквозь толпу к краю площади, чтобы поскорее выбраться отсюда. Но не тут-то было! Народ вокруг меня сжимает плотное кольцо, также двигаясь к выходу с площади. Там расчищена широкая полоса, которую оцепляет конвой сил внутренней охраны ИСБ, и по ней сплошным строем под грохот маршей движутся колонны солдат и боевой техники. На экранах тем временем появляется какой-то дряхлый старик с пустыми белками глаз и голым, всего с несколькими волосинками черепом.
— Я помню тот день сто лет назад, как будто это было только вчера… — едва слышно сипит он, но динамики разносят этот сип по всей площади. — Я был совсем еще мальчишкой, мне было семь лет… или шесть, уже не помню. Однажды я встретил на главной площади Берлина самого Великого Фюрера…
Но никто его уже не слушает, все любуются парадом войск и техники. И правда, тут есть на что посмотреть. Солдаты, одетые в униформу того времени, празднично раскрашенную и со сверкающими в свете прожекторов медалями. Над ними гордо реют знамена Рейха, а позади, перекрывая весь остальной шум на площади, с ревом двигаются машины. Некоторые из них я видела на картинках в книгах, другие выглядят настолько причудливо, что я и представить их себе не могла. Вдруг под восторженные крики толпы на площадь въезжает стальная махина-монстр высотой с двухэтажный дом. Это, как я понимаю из шепота вокруг, боевой разрушитель «Мамонт», сыгравший ключевую роль в событиях столетней давности. Метровая броня, тяжелые орудия в передней части и по бокам, крупнокалиберные пулеметы на верхней площадке — да уж, зрелище впечатляющее. Когда машина оказывается рядом со мной, я подаюсь вперед, чтобы получше ее разглядеть, как вдруг, — сама даже не понимаю, как это происходит, — оказываюсь прямо на ее верхней площадке. Только что стояла посреди восторженной толпы и тут — раз! — оказываюсь над ней и вижу людей внизу, словно бушующее море. Хотя это совсем не то прекрасно-лазурное море, какое описывают в книгах. Я бы скорее сказала, что это море грязное, заваленное различным мусором, так что настоящей воды и не видно. По крайней мере, именно так все это выглядит отсюда.