– Доктор Чамберс?
Абель кивнул.
– Но ты сказал, что это были витамины.
– Господи, – он качнул головой, словно я была глупейшим человеком, которого он встречал. – Я сказал это только из-за того жирного ублюдка, Холтона, – Абель подошел ближе и закрыл мой глаз челкой. – Скрывай его. Он очень отталкивает.
– Ты попросил доктора Чамберса сделать мне противозачаточный укол? Но зачем тогда вообще согласился отдать меня Сантьяго, если он тебе так не нравился?
– Нельзя отказать суверенному сыну, ты не считаешь? Ни в коем случае, если хочешь иметь хоть какой вес в «Обществе». Мне пора, Айви. Запомни, с кем будет говорить Холтон. Это простая просьба, так что постарайся не облажаться, – брат уже дошел до двери, когда мне в голову пришла одна мысль.
– На сколько?
– Что «на сколько»? – спросил Абель раздраженно.
– Контроль над рождаемостью. На сколько хватит укола?
– Два или три месяца.
– И доктор Чамберс знал?
– Он же сделал тебе укол, так? Честно говоря, Айви, иногда я сомневаюсь в твоих когнитивных способностях.
Я запустила пальцы в волосы. «Но почему доктор Чамберс посмел сделать мне противозачаточный укол, если знал, что Сантьяго хотел сыновей?»
– Айви? – окликнул меня Абель.
Я посмотрела на него снизу-вверх.
– Мне ведь нет нужды просить тебя ничего не рассказывать мужу?
Я покачала головой.
– Отлично. Помни. Холтон. Я хочу знать всех, с кем он разговаривал.
Сантьяго
Мои глаза то фокусировались, то перед ними все расплывалось, пока я рассматривал мониторы в своем кабинете. Бесконечный поток цифр меня буквально поглотил. Я видел закономерности. Денежные приливы и отливы. Всегда находил в этом убежище. Единственная область, в которой я отлично разбирался, потому искал утешения. И все же последние двадцать четыре часа я словно потерял эту способность.
Весь день я провел здесь, стараясь не думать о жене и том, что она могла в этот миг делать. Несколько раз заходила Антония и предлагала мне все, что могло пожелать мое черное сердце, однако в меню не было того единственного, чего я действительно жаждал.
Я схватил бутылку скотча и открутил крышку прежде, чем передумал. Подобное рокотавшее в груди беспокойство было мне незнакомо. Я не знал, что с ним делать, и откуда оно взялось.
– Черт! – рыкнул я и махнул рукой по столу, разбрасывая вещи по всей комнате.
Бутылка скотча разбилась об пол, а бумаги посыпались сверху дождем, подобно моим обрывочным мыслям. Меня так и подмывало позвонить Антонии и получить еще один отчет о нынешнем состоянии моей жены. Однако я опасался, что даже она устала от нескончаемых вопросов, которые пока не приносили плодов.
Антония говорила мне то, что, по ее мнению, я хотел услышать. Айви поела. Приняла душ и оделась. Прилегла отдохнуть. Но это вовсе не те детали, которые я хотел услышать. Я с раздражением осознал, что даже сам не понимал, как выразить словами, чего именно мне хотелось.
– Полегчало? – спросила Мерседес, входя в кабинет и рассматривая результаты моей истерики с выгнутой бровью. Красные каблуки с хрустом стучали по полу из-за усеивавшего его стекла.
– Что тебе нужно? – рявкнул я.
Она вздрогнула от моего тона, но быстро пришла в себя, вернув привычное самообладание. Мерседес скрестила руки на груди, расправила плечи и пронзила меня острым взглядом.
– Что с тобой такое? – потребовала она. – Ты весь день не в себе. Это на тебя не похоже.
– Я занят, – коротко отозвался я. – И ты могла бы меня понять, будь у тебя в жизни хоть какой-то интерес, кроме пожирания душ невинных.
Мерседес издала сухой смешок и недоверчиво качнула головой.
– Серьезно, братец? Именно ты собрался читать мне лекции о морали?
Я не знал, почему вел себя с ней, как придурок. Но ничего не мог с этим поделать, хотя у меня не было никакого желания вступать с ней в спор, хоть именно за этим она сюда и пришла.
Мерседес села на свободный стул напротив моего стола, скрестила ноги и склонила голову набок, изучая меня. Сестра обладала способность смотреть так, будто могла заглянуть в твою душу. Это нервировало, но она использовала данное качество, подчиняя себе многих мужчин и заставляя их умолять о ее внимании. И не дай бог Мерседес понимала, что ее чары не работали.
– Мне не хочется тебя огорчать, Санти, – она изогнула губы в злой усмешке и склонилась вперед, понижая голос до шепота, – но мы совершенно одинаковые.
В любой другой день я бы согласился с ней. Мы и правда похожи. По крайней мере, были. Но в последние дни моя жажда мести словно взяла короткий отпуск, оставив вместо себя лишь смятение. Это было единственное разумное объяснение тому, что я просидел здесь весь день, думая о чувствах своей жены. Пытаясь разобраться в человеческих эмоциях, хоть никогда прежде так не старался. Я столь паршиво себя чувствовал, что не мог усидеть на месте больше минуты.
Мне хотелось кого-нибудь уничтожить, но на этот раз не Айви. Напротив, я желал, чтобы жена снова стала со мной мила. Какое сильное наваждение.
Должно быть, я сходил с ума.
– Она влияет на тебя, – отразила Мерседес мои мысли.
– Нет, – ответ вышел безжизненным, и даже я не мог сейчас притвориться, что убежденность в голосе настоящая.
Сестра прищурилась, смотря на меня, словно огнедышащая змея из глубин ада. Если бы у ревности было лицо, то в этот момент они с Мерседес показались бы близнецами. Я знал, что она сомневалась в моей решимости. Мерседес всегда была младшим ребенком в нашей семье. Любимая принцесса, обожаемая матерью и оберегаемая братьями любой ценой. Однако после взрыва все изменилось. Мерседес в один миг лишилась половины семьи, а затем и матери. Мы с ней лишь призраки, живущие в этом доме воспоминаниями. С той самой ночи она наблюдала, как я медленно ускользал из реальности и всеми силами старалась утянуть меня обратно. Вот в чем была причина. Мерседес боялась, что из-за Айви потеряет меня, как и всех остальных ранее.
– Я видела все своими глазами, – прошипела она. – Ты таскаешь ее на руках по коридорам дома, как маленькую сломанную куклу. Это выглядит жалко, Сантьяго. Если у тебя недостает смелости пройти через задуманное, скажи мне об этом сейчас. Я сама сделаю все необходимое.
Я резко вскочил из-за стола, отчего кресло ударилось в стену, и склонился, буквально дыша пламенем на Мерседес, чтобы лишить ее любых сомнений в моем авторитете.