— Заходи, милая, — говорит медсестра.
— Хочешь, чтобы я пошла с тобой? — спрашивает Лани.
— Ты знаешь правила. Только пациент может войти в кабинет, — говорит медсестра Райли. — Но не волнуйся, Лани. Я верну тебе Соррелл в мгновение ока.
Я следую за медсестрой внутрь и сажусь на смотровой стол, как она мне указывает. Сестра Райли напевает, направляясь к высокому картотечному шкафу в углу комнаты и открывая его. Пролистывает ряд файлов, находит мой — он огромный — а затем достает его, кладет на стол и начинает подключаться к своему компьютеру.
— Почему моя папка такая большая? — спрашиваю я, нарушая неловкое молчание.
— Хмм? О! — сестра Райли поворачивается ко мне с улыбкой в миллион мегаватт. — Да, большая. Когда новый студент прибывает в «Туссен», мы должны собрать все его медицинские записи от предыдущих врачей. Нам нужны печатные копии всего, что есть в файле. Знаешь ли, погода здесь такая плохая, что электроэнергия постоянно выходит из строя. Если у тебя возникнет чрезвычайная ситуация в такое время, то нам понадобятся печатные записи твоей истории болезни. Не стоит давать тебе лекарства, на которые у тебя аллергия, не так ли?
— Полагаю, что нет.
— И я помню, что получить все твои записи было чем-то вроде кошмара, — смеется она, грозя мне пальцем. — Ты много переезжала, когда была маленькой, не так ли?
Я просто тупо смотрю на нее.
— Я была в системе усыновления.
Ее улыбка тускнеет.
— О, да. Верно. Теперь я вспомнила. Извини.
— Все в порядке.
— Итак, что привело тебя сюда сегодня? — быстро меняет тему медсестра. — Голова беспокоит?
— Нет. — И я была права. Действительно, ее улыбка полностью исчезает, когда я объясняю причину своего визита.
Я ухожу, не только приняв экстренную таблетку в присутствии медсестры Райли, но и с рецептом на противозачаточные, от которого я вежливо пыталась отказаться, но она настояла, чтобы я взяла. Медсестра сообщила мне, что мне придется воспользоваться им за пределами академии, но она не будет чувствовать себя комфортно, выдавая мне экстренное противозачаточное средство, не удостоверившись, что у меня есть меры, которые не позволят мне снова потребовать его в будущем. Для нее не имело значения, что я уезжаю через несколько дней. Райли была настойчива, а мне нужна была эта чертова таблетка. Мне пришлось взять рецепт, и она дала мне гребаный леденец, когда я выходила за дверь.
Четыре часа спустя меня так тошнит от лекарства, что даже встать с постели кажется монументальной задачей. Вот почему я кричу: «Уходи!» вместо того чтобы открыть дверь, когда кто-то стучит после восьми.
Человек никуда не уходит.
Человек, который является Тео, без каких-либо проблем проникает в мою комнату, даже несмотря на то, что проклятая дверь была заперта.
Я падаю обратно на свежевыстиранные простыни, театрально постанывая.
— Ух! Это похоже на дурацкую плохую шутку, которая постоянно повторяется, чувак. Я прячусь в своей комнате. Ты появляешься у моей двери. Я говорю тебе идти к черту, а ты игнорируешь меня. Тебе не надоело все это?
Войдя, Тео сначала даже не смотрит на меня. Он проводит мгновение, осматривая все остальные элементы комнаты, кроме меня — фальшивые фотографии моей фальшивой семьи на комоде; билеты на концерты и корешки фильмов, засунутые в раму зеркала; полароидные снимки, которые Гейнор мастерски подделала, изображая меня с группой улыбающихся друзей, которых я не знаю; маленький плюшевый мишка на прикроватном столике; серьги, ожерелья и браслеты в коробке, которые я никогда не носила. Все это фальшь. Гребаная ложь.
Одетый с ног до головы в черное, с темными волосами, падающими на его дико красивое лицо, Тео выглядит как призрак, когда просматривает фикцию, которую Гейнор отобрала для меня, наблюдая за каждой маленькой деталью с яростной интенсивностью. Парень берет в руки позолоченную серебряную рамку с фотографией меня моложе, сфотографированную рядом с симпатичной женщиной средних лет с открытыми, ясными голубыми глазами и длинными темными волосами того же оттенка, что и у меня, и высоким, интеллигентного вида мужчиной в очках, у которого на конце такой же плавный изгиб носа, как у меня. Гейнор проделала огромную работу по поиску образов, в которые я бы хорошо вписалась.
— Расскажи мне о них, — просит Тео.
Я чуть не давлюсь от смеха. Он знает, зачем я приехала сюда. Знает все о Рут и «Фалькон-хаус». Зачем утруждать себя этой ерундой? Я стону, закрывая лицо рукой, желая отгородиться от него и всего остального дерьма.
— Знаешь, прошлая ночь ничего не меняет.
На мгновение он замолкает. Кровать рядом со мной прогибается; парень без приглашения сел. Какой сюрприз.
— Нет? — тихо спрашивает Тео.
— Нет. — Это слово произносится с трудом. — Для меня это ничего не меняет.
— Тебе не приходило в голову, что это может изменить ситуацию для меня?
Это действительно смешно. Я опускаю руку, приподнимаясь на локтях. Комната качается, в голове стучит, в животе кружится тошнота, но действие противозачаточного средства, которое я проглотила в кабинете медсестры Райли, второстепенно по сравнению с моим вспыльчивым характером.
— О? И что же это изменило для тебя, Тео? Ты решил, что Рейчел теперь ничего для тебя не значит? Что вместо этого ты влюблен в меня? Ты, блять, меня даже не знаешь, — выплевываю я.
Тео остается спокойным перед лицом моей ярости. На самом деле выражение его лица трудно прочесть, но, хоть убейте, мне кажется, я вижу, как на мгновение по его чертам пробегает печаль.
— Как я могу? Ты даже сама себя не знаешь.
— Я прекрасно знаю себя, — возражаю я. — Я знаю, что ты отнял у меня самую важную вещь в мире. Ты вообще сожалеешь о том, что произошло, Тео? Сожалеешь о чем-нибудь из этого? Ты хотя бы скучаешь по ней?
В мгновение ока лицо Тео превращается в маску ярости, такую бурную и мощную, что она почти совпадает с моей собственной.
— Конечно, я чертовски скучаю по ней! — огрызается он. — Скучаю по ней каждый гребаный день, больше, чем ты можешь себе представить. Но я не загоняю себя в угол из-за горя. Боже, иногда ты бываешь таким избалованным ребенком.
Это обвинение — пощечина. Это чертовски больно. Мое лицо становится горячим, кровь приливает к щекам. Я так возмущена, что хочу нанести ответный удар, укусить его, выцарапать ему глаза, разрезать кожу так жестоко, что задеть кости, но у меня нет слов, чтобы причинить ему боль так же эффективно, как он причинил ее мне — меня полностью лишили способности говорить. Жаль, что Тео не лишён дара речи. Он наклоняется ко мне, губы сжаты в тонкую линию, и впервые я вижу настоящую, неподдельную боль в его золотистых глазах. Я ошеломлена тяжестью его взгляда на моей коже.
— Рейчел была мне дорога. Ты никогда, блять, не узнаешь, что она значила для меня. Ты ходишь по этому месту с задранным носом, ведешь себя как гребаная жертва, но ты не единственная, кто пострадал от всего этого. Ты действительно думаешь, что единственная, кто просыпается посреди ночи, чувствуя, что не можешь дышать? Думаешь, ты единственная, кто чертовски раздавлен этим? Я даже не могу посмотреть на себя в зеркало. Ты можешь ненавидеть меня до самых глубин своей души, пока не почувствуешь, что это съедает тебя заживо, но могу гарантировать тебе прямо сейчас, что ты никогда не будешь ненавидеть меня так сильно, как я ненавижу себя. А теперь расскажи мне о людях на этой гребаной фотографии, Соррелл!
Я моргаю, глядя на него, потрясенная словами, которые Тео только что обрушил на меня... и совершенно сбитая с толку его последней командой.
— О чем, черт возьми, ты говоришь? Я ничего о них не знаю! Они ненастоящие!
Он сжимает челюсть.
— Настоящие.
— Это фотография со стока! Это просто модели, которые Гейнор нашла в интернете. Она загрузила фотографию семьи на пикнике на пляже, и заменила девушку на изображении мной. Почему тебе так трудно это понять?
Тео сжимает руки в кулаки.
— Ты такая чертовски упрямая, — шипит он.
— Если я так чертовски тебя раздражаю... если ты так сильно любил Рейчел...