«Туссен» — это шкатулка-головоломка, которая медленно раскрывает мне свои секреты. Цветок, распускающийся, раскрывающий свои лепестки по одному за раз. Мое место здесь. У меня здесь есть своя история. Так много моментов, о которых я никогда не думала, что вспомню, крадутся из ниоткуда, заставая врасплох.
Мне нравилось быть здесь с Тео. Впрочем, дело было не только в нем. У меня была любовная связь с самим «Туссеном». Сводчатые потолки и вьющийся плющ по старым витражам. Запах древесного дыма на рассвете и нетронутое снежное покрывало на лужайках зимним утром. Мне нравилось ходить в библиотеку и сидеть у камина в большом зале, читая книгу, пока потрескивающий огонь поджаривал мою спину.
«Туссен» невыносимо романтичен, теперь, когда я вижу его сквозь эти новые прорехи старых воспоминаний. Особые моменты, которые мы с Тео пережили здесь, неисчислимы.
У меня также остались прекрасные воспоминания о других людях здесь.
— Лани сказала, что ты искала меня?
Поднимаю взгляд от книги, которую читаю, и вижу, что Бет стоит по другую сторону стола, выпятив бедро и вызывающе подняв подбородок. Ее глаза — закаленная сталь. Она, конечно, красива, ее светлые волосы заплетены в косу и собраны в корону, губы накрашены кроваво-красным. Библиотека сегодня пуста, но сами стеллажи, кажется, затаили дыхание, когда мы вдвоем смотрим друг на друга.
— Ну? Ты хотела меня видеть или нет? — требует Бет.
— Присядешь на секунду?
Девушка закатывает глаза, и я думаю, что она собирается отказаться... Но потом Бет выдвигает стул, ножки скрипят по каменному полу, и тяжело садится напротив меня.
— Смотрю, бритые виски в моде. Очень смело с твоей стороны, — бормочет она.
Я натянуто смеюсь.
— Да. Они, как правило, не заморачиваются с машинкой для стрижки волос, когда ты идешь на операцию на мозге.
Когда я впервые вышла из больницы, волосы были в ужасном состоянии, чертовски неравномерными. С тех пор Лани пыталась это исправить. Она сделала все возможное, чтобы придать волосам какой-то стиль, но в конце концов прибегла к сбриванию в левой части моей головы. Это далеко не профессиональная работа, но, думаю, я справляюсь.
Бет надувает губы, решив не отвечать на это.
— Я знаю, ты ждала этого, — говорю я, постукивая по конверту, лежащему рядом с моей книгой. Я уже отдала по такому же Себастьяну и Эш. Я так долго ждала, чтобы отдать конверт Бет, потому что… ну, если честно, я была чертовски смущена разговором с ней.
Девушка быстро переводит взгляд на конверт, затем снова отводит его.
Я пододвигаю его к ней, зная, что она не протянет руку и не возьмет его, если я этого не сделаю; Бет ждет секунду, прежде чем небрежно забрать конверт. Я смотрю, как она открывает его и вытаскивает чек, изучает детали, а затем сглатывает и снова убирает его.
Большинство людей отреагировали бы иначе, если бы увидели столько нулей на чеке, но только не Бет. Нет, она мастер скрывать свои эмоции.
— Это все? — спрашивает она.
— Нет, — я откидываюсь на спинку стула, роняю ручку на блокнот и глубоко вздыхаю. — Еще я хотела поблагодарить тебя.
— За что?
— Ты согласилась остаться в «Туссене», пока мне не станет лучше. За последние пару лет у тебя было миллион возможностей и множество причин уйти, но ты этого не сделала. И я... ну, я ценю это.
Бет смотрит на меня искоса.
— Полагаю, что обещание вознаграждения имеет свои преимущества. Я не могла уйти, пока ты не поправишься настолько, чтобы подписать этот чек. Твой душеприказчик довольно ясно дала это понять, когда все это затеяла.
Мой душеприказчик, Мэрилин Бишоп, была лучшей подругой моей матери со средней школы. Мои родители оставили подробные инструкции относительно денег, которые будут завещаны мне в случае их смерти. Дом должен был достаться мне, а Мэрилин должна была охранять мое наследство, пока мне не исполнится двадцать один год. В своей мудрости Мэрилин выделила процент от моих денег и использовала его в качестве стимула, чтобы убедить Бет, Эш и Себастьяна остаться здесь, в школе, чтобы помочь мне, пока я выздоравливаю. Она не уточнила, как долго им придется оставаться. Только то, что я сама должна была передать деньги, и чтобы иметь возможность это сделать, я должна была быть в здравом уме и твердой памяти. Это была хитрая игра с ее стороны, но девушки и Себ согласились на сделку. Они решили остаться до тех пор, пока это было возможно.
Я чувствую себя плохо из-за всего этого.
— Несмотря ни на что. Я благодарна тебе. Спасибо. — Я вкладываю в свой голос столько искренности, сколько могу. — Я знаю, как плохо все это, должно быть, было для вас, ребята.
Девушка фыркает, как будто это преуменьшение века.
— И… Я хотела извиниться.
Внимание Бет возвращается ко мне.
— То, что я сказала в коридоре, когда вернулась сюда на этот раз...
— Прекрати, — Бет отодвигает стул и встает. — Я не заинтересована в повторении…
— Я не должна была говорить такие вещи, Бет. Я помню, как ты рассказывала мне об этом очень давно. Ты сказала мне по секрету. И я знаю, как… как непросто...
— Мы можем просто не делать этого? — шипит она. — Я не хочу об этом говорить.
Я не удивлена. Связь Бет с деловым партнером ее отца началась давным-давно. Это была ситуация насилия, и я сожалею, что тогда ничего не сказала, но я была молода. Бет хвасталась всем этим. Сказала, что это было извращенно и заставляло ее чувствовать себя хорошо. Я была недостаточно взрослой, чтобы понять, как сильно ею манипулировали, или как это было неправильно, что ее отец наблюдал за ней. Я понятия не имею, продолжается ли это до сих пор или нет, но определенно не хочу давить на нее, заставляя говорить об этом, если Бет этого не хочет.
Я поднимаю руки в умиротворяющем жесте.
— Ладно. Все в порядке. Мне жаль. Но, пожалуйста, знай… Я была действительно не в себе, Бет. В моей голове был такой... — Я даже не могу объяснить этого. Конечно, могла попытаться, но для нее это все равно не имело бы никакого смысла. — В обычной ситуации я бы никогда не сказала ничего подобного. Надеюсь, ты это знаешь. Между нами были странные отношения до аварии, но я бы никогда не сказала...
— Все в порядке. Я знаю, что ты бы этого не сделала. Все хорошо. Я не держу на тебя зла, — вздыхает Бет, оглядывая библиотеку. — Не могу выразить словами, как я рада наконец-то убраться отсюда к чертовой матери, — говорит она. — Но... это странно. Теперь это место чувствуется домом, не так ли?
Я осматриваю библиотеку, видя все то же самое, что и она. Мы провели здесь так много времени. Учились. Боролись с трудностями. Отбывали наказания. Взрослели.
— Так и есть, — соглашаюсь я.
— Я слышала, завтра ты возвращаешься в Самнер. В дом своих родителей, — отрывисто говорит она. — Ты и Тео.
— Да. Так и есть.
— Собираешься закончить школу раньше, а затем поступить в Колумбийский университет в следующем году?
— Да, ну, я сделала три попытки в выпускном классе. Оказывается, я знаю достаточно о программе, чтобы сдать все экзамены с честью.
Бет обдумывает это, выглядя ужасно неловко.
— А ты? Собираешься стать моделью?
Она поджимает губы, морщит нос.
— Да. Для «Живанши». В основном духи и косметика.
— Это действительно круто. Я надеюсь… надеюсь, это сделает тебя счастливой, Бет.
— Да, спасибо. И взаимно. С Колумбией. И... с Тео.
— Спасибо.
— Думаю, еще увидимся.
Бет уходит, ее каблуки стучат по каменной плитке. Только когда девушка исчезает за дверями из красного дерева, я слышу, как он откашливается.
Тео.
Он ждал меня.
Парень сидит по другую сторону стеллажей в кожаном кресле, ссутулившись так сильно, что находится почти в горизонтальном положении. Его ноги задраны вверх и опираются на край стола. На его груди раскрыта толстая книга, страницы взъерошены, как веер. Его взгляд скользит по мне, легкая улыбка приподнимает уголки его рта, когда он смотрит на меня.
Мое тело гудит, как камертон, когда я вижу его. Парень чертовски невероятный. Исчезли его рубашки с длинными рукавами. Теперь татуировки выставлены на всеобщее обозрение, хотя сейчас разгар зимы, а «Туссен» — не самое теплое место. Серая рубашка, которая на нем сегодня, намного теснее, чем все, что Тео носил раньше. Я просто стою на месте и улучаю момент, чтобы оценить, насколько он чертовски сексуален. Мужчина создан из греха. Он должен быть, блять, вне закона.