— Вильям и Лиза — они ангел и бес, правда?
Он помешкал с ответом лишь какую-то долю секунды, а у нее вдруг сжалось сердце от страшного предчувствия.
— Это никому не известно, — сказал Лайонел, глубже погружаясь в нее. И только она приоткрыла рот, чтобы задать еще один мучивший ее вопрос, он принялся неистово целовать ее, вновь умело затягивая в любовную игру, доставляя наслаждение и отгораживая от всего остального, что сейчас имело значение.
Девушке даже показалось, он использует на ней какие-то свои способности, вытесняет из ее разума посторонние мысли. Она думала об удовольствии, думала о его словах. Еще никогда их не было так много, и все они предназначались ей одной. Иногда он переходил на другие языки: на французский, латынь, но потом спохватывался и переводил. Он говорил, что до боли любит ее. Что его мир без нее был нестерпимо скучен и сер. И что ревновал ее к каждому, особенно к Вильяму, Йоро и Олило, эгоистично желая, чтобы ее любовь принадлежала ему одному. Говорил, как ему нравится прикасаться к ней и сколько раз он отказал себе в этом, боясь наскучить ей своей любовью. Признался, что постоянно вспоминает их первый поцелуй в сгоревшем доме — какими обжигающе горячими были ее губы и какой она сама желанной для него. Вспоминал он и первую ночь, когда занимался с ней любовью в облике своего брата. С грустной улыбкой Лайонел сознался, что ему хотелось быть с ней тогда грубым, сделать больно, наказать за то, что она смотрела на него, а видела Вильяма. За то, что отдалась Вильяму.
Молодой человек провел пальцем по ее кудрявой пряди волос, повторяя изогнутые линии, и прошептал:
— Позже, узнав, в какую игру со мной сыграли, внутри своей ярости я улыбался, осознавая, что ты всегда принадлежала мне. — Он уткнулся губами ей в ухо. — Я счастлив, что все закончится прежде, чем… — Лайонел ненадолго умолк, а когда продолжил, голос его звучал холоднее и чище: — Ты не узнаешь боли от моих измен, ты единственная, кому я был верен за всю свою жизнь и бессмертие. Ты навсегда останешься девочкой, ради которой я каждый день совершал подвиг, борясь с самим собой, чтобы не сделать тебе больно. Чтобы в своей привычной беспощадности не сломать, не убить то, что мне столь дорого. Вечность — для чувств на земле — непреодолимое испытание, поверь.
Катя лежала в его объятиях, прижавшись щекой и губами к его груди. А его руки гладили ее плечи, волосы, спину и ягодицы, теснее прижимая к себе.
Каждый раз, когда Лайонел что-то произносил, она боялась услышать «Нам пора».
И он, словно чувствуя ее страх, оттягивал этот миг как мог. Но все-таки тот настал.
Лайонел медленно зашнуровал ее платье, целуя каждый миллиметр кожи, которую от стягивания лент прятала мягкая ткань.
Девушка, взволнованно закусив губу, спросила:
— Другим вампирам очень было страшно?
— Цимаон Ницхи сильно мучился, — глухо ответил молодой человек. — Для него лабиринт был поистине бесконечен. Наркисс страдал.
— А если не смотреть? Просто закрыть глаза? — наивно воскликнула она.
— Когда дьявол тебе показывал что-то, у тебя получилось не смотреть?
— Нет, — обреченно покачала Катя головой.
Лайонел мягко тронул ее за плечо.
— Горстка твоих грехов очень мала по сравнению с тем, что накопилось у старых вампиров. Для тебя лабиринт будет коротким.
Девушка улыбнулась.
— Хорошо. Главное, что ты рядом. Я готова и совсем не боюсь.
Тут она слукавила. Боялась, еще как.
«Это все-таки не в очереди у зубного нервничать», — подумала Катя.
Лайонел оценил ее самообладание и вознаградил за него словами:
— Мне кажется, лежать на путях и ждать поезда было страшнее.
Перед ней возник Ягуар, опустившийся на лапы и в один прыжок оказавшийся у черты.
Катя смело пересекла линию межмирья, и ее ослепила белизна снега. Свет не причинил ожидаемой боли.
В голове проснулась печальная серенада ре-минор Шуберта, и от звуков ее щемило сердце и невыносимо хотелось плакать. Вместе с ней послышался уже знакомый величественный гул — голоса дрейфующих льдов. Далекий-далекий.
О чем они говорили сейчас? Поведает ли Богу какой- нибудь айсберг о том, как сильно она любит, о ее мечтах и надеждах?
Мост оказался точь-в-точь таким, как ей и обещал Лайонел весной посреди моря Уэддела — тот состоял из света и золотистой пыли.
На снегу сидел Йоро, он вскочил и крепко обхватил девушку за талию. А Лайонел приказал: «Отдай свое кольцо Орми».
Катя взглянула на бриллиант в виде голубого сердца, со вздохом сняла кольцо и протянула мыши. Та сцапала и, злорадно блеснув глазками, прижала его к грудке.