— Мне нравятся независимые ребята, — сказала она. — Но ты же вроде на Марека работаешь, на Протезиста?
— Галка просветила?
— Какая разница… Так работаешь или нет?
— Отработался. Поцапались мы. Сукой он оказался.
— У него шайка большая?
— Тебе зачем? Записаться хочешь?
— Много у него парней?
— Козел он.
— Это я поняла.
— Не советую с ним дело иметь. Продаст.
— Да я и не собираюсь… Саша, но ведь это все мелочь, чем вы занимаетесь. Рэкет, травка, что там еще у вас? Все это дешевка. Никакой перспективы.
— А что делать, все так живут, — Санек почти блаженствовал. После ночных треволнений ему хотелось спать, и чтобы Таина была под боком. Он не особенно вдумывался в ее слова, хотя чувствовал, что не так просто она треплет языком, что-то пытается ему внушить или что-то выведать. Наплевать. Скрывать ему нечего, ни от нее, ни от братвы. Он сердцем чист перед обществом.
— Чего-то имеешь предложить, Тая? Не крути, говори прямо.
— И ты не так уж глуп, — сказала она с уважением.
— Никто пока не жаловался, — Санек с сожалением глядел на пустую бутылку. Отменный был портвешок.
— Тай, поможешь с этим чучелом?
— Каким образом?
— До тачки дотащить.
— Что собираешься с ним делать?
— Как что? Довезу до дома и отпущу.
— Шутишь?
— Почему?
— Они же из тебя душу вытрясут.
— Вряд ли, — усомнился Санек. — Я закона не нарушал. Не я их кинул, они меня.
Девушка отрешенно улыбалась.
— Замочить, выходит, слабо?
Санек понял, это не простой вопрос, беседа дошла до крайней точки, и решил, что пора кое-какие вещи прояснить. Чтобы после не было кривотолков.
— Ты, возможно, крутая женщина, Таина Батьковна, возможно, очень крутая, но и я ведь не вчера родился. Я в бизнесе, считай, с пеленок. Много чего нагляделся, не меньше тебя. Трупака слепить легко, но у каждого трупака должен быть свой резон. Иначе он обратно вернется. Спроси у любого пацана, есть у него на меня зуб? Не найдешь такого… И знаешь, почему? Я живу по справедливости, все правила соблюдаю. Вижу, проверяешь меня, только не пойму — зачем? Если я Толяна кокну, братва не поймет. Я и сам себе не смогу объяснить, для чего это сделал. Он бабки вернул, больше с него спроса нет. Захочет дальше тягаться, пожалуйста, тогда я отвечу, но не раньше. Убивать за здорово живешь, Таечка, — это западло. Во всяком случае я в такие игры не играю. Себе дороже выйдет.
— За что же тебя прозвали Маньяком?
— Молодой был, залупался иногда на старших. Вот и прозвали.
— Сейчас тебе сколько?
— Двадцать три. Почти старость. Сама знаешь, пацаны долго не живут.
— И тебе не жалко?
— Чего?
— Да головушку свою бесшабашную.
— Жалеть не о чем. Я хорошо прожил. Все имел, что хотел. Я доволен.
Вот так душевно потолковали, вроде ни о чем, а на самом деле о самом сокровенном. Ему и с Климушкой редко доводилось так беседовать, разве что после третьей банки. Оно и понятно. Женщины иной раз чувствуют тоньше, деликатнее, так их природа устроила.
Таина помогла отбуксировать Толяна до тачки. Оживили его опять ушатом ледяной воды, вывели на двор, спотыкающегося, снулого. Москва опустела, прикорнула тяжким сном перед рассветом. Стоял редкий час городской противоестественной тишины. В «жигуленке» Толян окончательно пришел в себя, сообразовался с местностью. Спросил слабым голосом:
— Куда везете, братцы?
— В морг, — важно ответил Санек, надеясь увидеть улыбку девушки. Увидел: словно два черных тюльпана распустились в предутреннем мареве.
— Наверное, я тебе позвоню, — сказала она.
— Позвони. А когда?
— Наверное, завтра.
Он проводил ее до «Скорпии» — десять шагов.
— Может, останешься? Я туда и обратно.
— Говорю же, позвоню.
— Меня в городе не будет, в отсидку пойду. Давай, сам тебе позвоню.
Таина помешкала мгновение, продиктовала телефон, который в памяти у Санька осел намертво, впился в мозг, как паук.
— Надолго удерешь?
— Пока рассосется. На месячишко как минимум.
— Двадцать штук не рассосутся. Зря надеешься. Это хвост. За него обязательно потянут.
— Это мои проблемы.
Она нырнула в машину, оттуда сделала ручкой.
— Чао, приятель. Галке привет.
— Спасибо, передам. Только ты ее первая увидишь.