В город я вернулся на трамвае и прямо возле конечной остановки зашел в кафе "Шварценберг", что на Кэртнерринг. Я заказал омлет с кофе, а затем расстелил на столе чертеж. Размером он был с развернутую газету, на копии заказа, прикрепленной в правом верхнем углу, четко виднелось имя клиента: Макс Абс. Надпись гласила: "Священной памяти Мартина Альберса, рожденного в 1899 году и убитого 9 апреля 1945 года. От любящей жены Лени и сыновей Манфреда и Рольфа "ГОВОРЮ ВАМ ТАЙНУ: НЕ ВСЕ МЫ УМРЕМ, НО ВСЕ ИЗМЕНИМСЯ. ВДРУГ, ВО МГНОВЕНИЕ ОКА, ПРИ ПОСЛЕДНЕЙ ТРУБЕ, ИБО ВОСТРУБИТ, И МЕРТВЫЕ ВОСКРЕСНУТ НЕТЛЕННЫМИ, А МЫ ИЗМЕНИМСЯ" Первое послание Коринфянам, глава 15:51 - 52.
На заказе Макса Абса был указан его адрес, но кроме факта, что доктор заплатил за памятник под именем человека, который был мертв, - зять, может? - и что памятник стал причиной смерти человека, сделавшего его, я ничего больше не узнал.
Официант, чьи седеющие вьющиеся волосы напоминали нимб, сияющий над лысеющей головой, вернулся с медным подносиком, на котором стояли тарелка с омлетом и стакан воды, по обычаю венских кафе подаваемой к кофе. Он взглянул на чертеж, прежде чем я успел его убрать, чтобы освободить место для подноса, и сказал с сочувственной улыбкой:
- "Благословенны скорбящие, ибо утешены будут".
Я поблагодарил его за подобные мысли, дав щедрые чаевые, и спросил его, откуда можно послать телеграмму, а затем - где находится Берггассе.
- Центральный телеграф на Барзеплац, - ответил он, - на Шоттенринг. А через пару кварталов оттуда на север - Берггассе.
Примерно час спустя, отослав телеграммы Кирстен и Нойману, я шел по Берггассе, пролегающей, как оказалось, между тюрьмой, где содержался Беккер, и госпиталем, в котором работала его подружка. Это совпадение было куда более замечательным, чем сама улица, населенная, похоже, в основном докторами и дантистами. Я особенно и не удивился, когда старушка - владелица здания, где доктор Абс занимал антресоли, - сообщила мне, что всего несколько часов назад постоялец уведомил ее о намерении навсегда покинуть Вену.
- Он сказал, что дела вынуждают его срочно переехать в Мюнхен, объяснила она тоном, в котором сквозило некоторое изумление столь неожиданным отъездом, - или куда-то рядом с Мюнхеном. Он упомянул название, но боюсь, я его не запомнила.
- Случайно не Пуллах?
Она попыталась принять задумчивый вид, но получилось нечто больше похожее на раздражение.
- Точно не помню, - сказала она в конце концов. Как будто тень от облаков сошла с ее лица, когда она вернулась к своему обычному тупому выражению. - Однако он пообещал сообщить мне новый адрес, как только устроится.
- Он все вещи взял с собой?
- Да какие там вещи! - сказала она. - Всего пара чемоданов. Квартира-то меблированная. - Она снова нахмурилась. - А вы полицейский или кто?
- Нет, что вы! Меня интересуют его комнаты.
- Что же вы сразу не сказали? Входите, господин...
- Профессор, - сказал я, надеясь придать своим словам типично венскую педантичность. - Профессор Куртц. Мы с доктором Абсом приятели господина Кенига, который и сообщил мне, что, по его мнению, герр доктор скоро освободит отличную комнату по этому адресу. Я последовал за старушкой в большую прихожую, которая заканчивалась высокой стеклянной дверью. Сквозь нее виднелся дворик с одиноким платаном. Мы повернули к лестнице из сварной стали.
- Полагаю, вы извините мою осторожность, - сказал я. - Просто я не знал, насколько достоверна информация моего друга. А он между тем очень настойчиво уверял меня, что это отличная комната. Надеюсь, мне не нужно говорить вам, мадам, как трудно в наше время джентльмену найти подходящую квартиру в Вене. Вероятно, вы и сами знакомы с Кенигом?
- Нет, - сказала она твердо, - я никогда не видела друзей доктора Абса. Он был очень нелюдим. Но вас хорошо проинформировали, вряд ли вы найдете лучшее жилье за четыреста шиллингов в месяц. И район здесь очень хороший. У двери в квартиру она понизила голос: - Ни единого еврея. - И, вытащив ключ из кармана жакета, вставила его в замочную скважину большой красного дерева двери. - Конечно, было несколько до Присоединения, даже в этом доме, но к началу войны большинство из них уехало.
Она открыла дверь и провела меня в квартиру, сказав с гордостью:
- Ну вот, всего шесть помещений. Квартира, конечно, не такая большая, как некоторые другие на этой улице, но ведь и не такая дорогая. Полностью меблированная, заметьте, но, кажется, я об этом уже говорила.
- Чудесно, - сказал я, осматриваясь.
- К сожалению, я еще не успела здесь прибрать, - извинилась она. Доктор Абс оставил кое-какой мусор, который надо выбросить. Нет, я к нему не в претензии, ведь он заплатил мне деньги вперед за четыре недели, так как не предупредил заранее об отъезде. - Она указала на закрытую дверь. - Там очень большие повреждения из-за бомбежек. Во дворе был пожар, когда пришли иваны, но все скоро починят.
- Замечательно, - произнес я великодушно.
- Вот и хорошо. Я вас оставлю, побудьте немного здесь, осмотритесь, профессор Куртц. Уверена, вы почувствуете вкус к этому месту. А когда все осмотрите, заприте за собой дверь и постучите ко мне.
Старушка ушла, а я прошелся по комнатам, обнаружив при этом, что для одного человека Абс получал неимоверное количество посылок гуманитарной помощи, которые приходили из Соединенных Штатов. Пустых картонных коробок, с отчетливо обозначенными инициалами и нью-йоркскими адресами, я насчитал более пятидесяти.
Все это скорее походило на хорошо отлаженный бизнес, чем на гуманитарную помощь.
Закончив осмотр, я сказал старушке, что квартира для меня тесновата и поблагодарил ее за предоставленную возможность все посмотреть. Затем я побрел назад к своему пансиону на Шкодагассе.
Не успел я прийти, как раздался стук в дверь.