- Полагаю, вы представляете, как выглядит эта история с точки зрения Беккера.
- Так хорошо, как если бы она была выгравирована на моем портсигаре.
- Ну, Беккер, во всяком случае, в нее верит. И платит мне, чтобы я ее расследовал и доказал его правоту. Он очень на это надеется.
- Говоришь, чтобы расследовал? Так кто же ты такой?
- Частный детектив.
- Вранье! - Он подался вперед и, взяв меня за край пиджака, стал пальцами щупать материал. Хорошо, что в этом пиджаке не было вшито бритвенных лезвий. - Нет, меня на это не купишь. Ты недостаточно сальный.
- Сальный или нет, но это правда. - Я достал бумажник и показал Шилдсу удостоверение личности, а вслед на ним - старую лицензионную карточку. - До войны я служил в берлинской уголовной полиции. Уверен, не мне вам говорить, что и Беккер тоже. Вот откуда я его знаю.
Я вытащил сигареты.
- Не возражаете, если я закурю?
- Кури, но шевели губами.
- Ну, после войны я не захотел возвращаться в полицию: там полно коммунистов. - Таким заявлением я попытался его задобрить, потому что не встречал ни одного американца, которому бы нравился коммунизм. - Решил начать собственное дело. У меня, знаете ли, был перерыв в работе в середине тридцатых годов, и я в то время немного подрабатывал частным сыском, так что я не совсем новичок в этой игре. После войны столько обиженных, что впору каждому нанять по частному шпику. Поверьте мне, их немало и в Берлине, благодаря Иванам.
- Да, здесь то же самое. Советы добрались сюда первыми и поназначали своих людей на все главные должности в полиции. Дела так плохи, что австрийскому правительству пришлось обратиться к шефу венских пожарных, когда потребовалось найти честного человека на пост нового вице-президента полиции. - Он покачал головой. - Так ты, значит, один из старых коллег Беккера. А как он насчет этого? Господи Боже, ну, каким он был полицейским?
- Нечестным.
- Неудивительно, что в этой стране все вверх дном. Полагаю, ты тоже был в СС?
- Некоторое время, но, как только узнал, чем там занимаются, попросился на фронт. Такое случалось, поверьте.
- Но очень редко. Твой друг ведь, например, не ушел.
- Он вовсе не друг мне.
- Почему же ты взялся за его дело?
- Нужны были деньги и еще... потребовалось уехать от жены на какое-то время.
- Не расскажешь почему?
Я помедлил: трудно было говорить об этом в первый раз.
- Она встречается с одним из ваших офицеров. Я подумал, что, если меня не будет рядом какое-то время, возможно, она решит, что для нее важнее: замужество или это ее сокровище.
Шилдс кивнул, а затем издал некое подобие сочувствующего мычания.
- Надеюсь, все твои бумаги в порядке?
- Естественно. - Я передал их ему и смотрел, как он изучает мое удостоверение личности и разовый пропуск.
- Я вижу, ты прошел через русскую зону. Для человека, не любящего Иванов, у тебя, похоже, очень неплохие связи в Берлине.
- Среди них всегда найдется кто-нибудь, готовый помочь, - не слишком честный.
- Нечестные русские?
- А что, бывают другие? Я, конечно, кое-кого "подмазал", но документы настоящие.
Шилдс вернул мне бумаги.
- Анкета с собой?
Я выудил из бумажника денацификационное удостоверение и передал ему. Он взглянул мельком, не имея, видимо, желания читать все сто тридцать три вопроса и ответа, содержащиеся в нем.
- Реабилитированный, да? Почему тебя не посчитали преступником? Всех эсэсовцев ведь автоматически арестовывали.
- Конец войны я провел в армии. На русском фронте. И, как я сказал, меня перевели из СС.
Шилдс хмыкнул и отдал анкету.
- Мне не нравится СС, - проворчал он.
- Тогда нас двое.
Шилдс принялся изучать массивное кольцо какого-то братства на одном из своих поросших волосами пальцев, которое совершенно его не украшало. Наконец он сказал:
- Знаешь, мы проверили историю Беккера. Ничего там нет.
- Я не согласен.
- Почему?
- Думаете, он стал бы платить мне пять тысяч долларов, чтобы раскопать всю историю, будь она призрачным туманом?
- Пять тысяч? - Шилдс присвистнул.
- Дело стоит того, если шея уже в петле.
- Конечно. Но ты, выходит, собираешься доказать, что тот парень был где-то еще, когда мы его схватили. А может быть, сумеешь найти нечто, способное убедить судью, будто друзья Беккера не стреляли в нас. Или что при нем не было оружия, из которого застрелили Линдена. Есть какие-нибудь светлые мысли, врунишка? И почему это тебя, кстати, понесло к Пихлеру?
- Это имя, вспомнил Беккер, упоминалось кое-кем в "Рекло и Вербе Централе".
- Кем?
- Доктором Максом Абсом.
Шилдс кивнул: видимо, имя было ему знакомо.
- По-моему, именно он и убил Пихлера. Возможно, зашел к нему вскоре после меня и узнал, что некто, выдающий себя за его друга, задавал вопросы. Пихлер, не исключено, сказал ему о моем намерении вернуться на следующий день, поэтому Абс убил его и забрал бумаги со своим адресом. Точнее, думал, что забрал. И хотя он допустил оплошность и его адрес все-таки попал в мои руки, пока я добрался до квартиры этого субъекта, он уже смылся. Как утверждает домовладелица, он сейчас на полпути к Мюнхену. Знаете, Шилдс, было бы неплохо, если бы кто-нибудь встречал его у поезда.
Шилдс задумчиво потер плохо выбритую щеку:
- Да, было бы неплохо.
Американец встал и пошел к столу. Взяв телефонную трубку, он принялся названивать по разным номерам, используя такой словарь и акцент, что я не смог его понять. Положив наконец трубку на рычаг, он посмотрел на часы и сказал:
- Поезд до Мюнхена идет одиннадцать с половиной часов, так что у нас достаточно времени, чтобы подготовить Абсу теплый прием, когда он сойдет с поезда.
Зазвонил телефон. Шилдс стал разговаривать, воззрившись на меня с полуоткрытым ртом, не мигая, как будто заподозрил Бог весть в чем. Положив трубку во второй раз, он ухмыльнулся:
- Один из моих звонков был в берлинский Архивный центр. Уверен, ты знаешь, о чем. Знаешь и то, что Линден работал там?