Я кивнул.
- Так вот, я спросил, есть ли у них что-нибудь на этого Макса Абса. Это они сейчас звонили. Кажется, он тоже был в СС. Его не разыскивают за военные преступления, но заметь, какое интересное совпадение, не правда ли? Ты, Беккер, Абс - и все бывшие члены гиммлеровского союза.
- Случайное совпадение, - сказал я устало.
Шилдс опять уселся на стул.
- Знаешь, я готов поверить, что Беккер всего лишь нажал на курок в деле Линдена, который вашей организации нужен был мертвым, потому что, видимо, кое-что про вас разнюхал.
- Да? - произнес я. Шилдсовская теория не вызвала у меня особого энтузиазма. - И какая же это организация?
- "Подземные оборотни".
Я обнаружил, что громко смеюсь.
- Это старая байка о пятой нацистской колонне, фанатиках, которые якобы собираются вести партизанскую войну против победителей. Вы, должно быть, шутите, Шилдс.
- По-твоему, здесь что-то не так?
- Ну, они несколько запоздали. Война-то кончилась почти три года назад. И уж вы, американцы, трахнули достаточно наших женщин, чтобы понять: мы никогда не планировали перерезать вам горло в постели. "Оборотни"... - Я сочувственно покачал головой. - Я думал, это плод воображения вашей разведки, но должен сказать, никогда не предполагал, что найдется человек, верящий в это дерьмо. Послушайте, может быть, Линден действительно обнаружил кое-что о парочке военных преступников, и они, вполне вероятно, захотели его убрать. Но только не "Подземные оборотни". Давайте постараемся найти что-нибудь пооригинальнее. - Я закурил другую сигарету и наблюдал, как Шилдс кивает и обдумывает сказанное мною. - А что Архивный центр говорит по поводу круга обязанностей Линдена? - спросил я.
- Официально он не более чем офицер связи КРОВКАССа - Центрального бюро регистрации военных преступников и обвиняемых в подрывной деятельности при армии Соединенных Штатов. Просто администратор, а вовсе не действующий агент. Но даже если он и работал в разведке, эти парни нам все равно ничего не скажут. У них секретов больше, чем на поверхности Марса.
Он встал из-за стола и подошел к окну.
- Видишь ли, на днях я получил доклад, где говорится, что из каждой тысячи австрийцев - двое шпионят в пользу Советов. А в городе один и восемь десятых миллиона людей, Гюнтер. Значит, если у дяди Сэма столько же шпионов, сколько и у дяди Джо, то всего их более семи тысяч, и все они где-то рядом. Я уж не говорю о том, что вытворяют англичане и французы. Или о том, на что способна венская Государственная полиция - свора коммунистов. И кроме того, несколько месяцев назад мы отловили шайку венгерской Государственной полиции, действующей в Вене. Они похищали или убивали своих собственных инакомыслящих соотечественников.
Шилдс отвернулся от окна и подошел к стулу, стоящему напротив меня. Схватив его за спинку, точно собираясь поднять и разбить его о мою голову, он вздохнул и сказал:
- Понимаешь, Гюнтер, это гнилой город. Гитлер, говорят, называл его жемчужиной. Ну, должно быть, он имел в виду тусклую, мертвую жемчужину, как последний зуб мертвой собаки. Откровенно говоря, смотрю я из окна и вижу здесь столько же ценности, сколько видишь голубизны, когда мочишься в Дунай.
Шилдс выпрямился. Потом перегнулся через стол и, взяв меня за грудки, поднял на ноги.
- Вена разочаровала меня, Гюнтер, и мне от этого не по себе. Смотри, не сделай того же, приятель. Если раскопаешь сведения, которые следует знать, и при этом не придешь и не сообщишь, я очень рассержусь. А я, запомни, могу привести сотни веских причин, чтобы вышвырнуть твою задницу из этого города, даже когда я в хорошем настроении, как сейчас. Я ясно выражаюсь?
- Яснее не бывает.
Я стряхнул его руки со своего пиджака и расправил плечи. На полпути к двери я остановился и сказал:
- А мое сотрудничество с американской военной полицией поможет убрать "хвост", который вы мне прицепили?
- Кто-то следит за тобой?
- Следил, пока я ему вчера хорошенько не наподдал.
- Странный город, Гюнтер. Может быть, парень в тебя влюбился?
- Должно быть, поэтому я предположил, что он работает на вас. Он американец, по имени Джон Белински.
Шилдс покачал головой, его широко открытые глаза были сама невинность.
- Я никогда о таком не слышал. Клянусь Богом, я никому не приказывал следить за тобой. Мой отдел здесь ни при чем. Знаешь, что я тебе посоветую?
- Вы меня интригуете.
- Возвращайся домой, в Берлин, здесь тебе нечего делать.
- Может, вы и правы, но я почти уверен, что и там мне тоже делать нечего. Ведь это одна из причин, что привела меня сюда, если помните.
Глава 16
Было уже поздно, когда я добрался до "Казановы". Зал кишмя кишел французами, и все они уже прилично налакались того, что лягушатники пьют, когда хотят напиться до бесчувствия. Вероника оказалась права: теперь мне действительно больше нравилось, когда в "Казанове" было спокойно. Не найдя ее в толпе, я спросил официанта, которого вчера наградил большими чаевыми, не заходила ли она сюда.
- Да, была здесь минут десять - пятнадцать назад, - сказал он. - Я думаю, она пошла в "Коралл", сэр. - Он понизил голос и наклонился ко мне: Ей не нравятся французы. По правде сказать, мне тоже. Англичан, американцев, даже русских по крайней мере можно уважать. Их армии принимали участие в нашем разгроме. Но французы? Они - ублюдки. Поверьте, сэр, я-то знаю: живу в пятнадцатом районе, во французском секторе. - Он поправил скатерть. - Что джентльмен будет пить?
- Думаю, надо бы и мне заглянуть в "Коралл". Ты знаешь, где это?
- В девятом районе, сэр. Порцеллангассе, совсем рядом с Берггассе и тюрьмой. Знаете, где это?
Я засмеялся:
- Начинаю догадываться.
- Вероника - милая девушка, - заметил официант и добавил: - Для шлюшки.
Дождь пришел во Внутренний город с востока, из русского сектора. В холодном ночном воздухе он превратился в град, который сек лица полицейских из международного патруля, которые остановились у "Казановы". Коротко кивнув швейцару, не говоря ни слова, они прошли мимо меня в зал в поисках воинского порока, этого компрометирующего проявления похоти, подогреваемой сочетанием нескольких факторов: удаленностью от родины, наличием голодных женщин и нескончаемым запасом сигарет и шоколада.
Около уже знакомой Шоттенринг я перешел на Вэрингерштрассе и через Рузвельтплац повернул на север, пройдя в тени залитой лунным светом Вотивкирхе с ее башнями-близнецами, которая, несмотря на свою огромную, прямо-таки поднебесную высоту, пережила каким-то чудом все бомбежки. Во второй раз за сегодняшний день я поворачивал на Берггассе и вдруг услышал крик о помощи, доносящийся из большого разрушенного здания на другой стороне улицы. На мгновение я остановился, но, сказав себе, что это не мое дело, собрался было продолжить свой путь, как снова услышал крик. Очень знакомое контральто.