- Да, помню, - сказал я, стараясь скрыть свое отвращение, и не смог. Но знаешь, расскажи ты мне все это раньше - с удовольствием дал бы им тебя повесить.
Я взялся за дверную ручку.
- Еще есть время. Что же ты?
Скажи я ему правду, Беккер вряд ли бы понял. Он, возможно, подумал бы, что метафизика - это нечто используемое для производства дешевого пенициллина на потребу черного рынка. Поэтому я покачал головой и сказал:
- Считай, я заключил кое с кем сделку.
Глава 30
Я встретился с Кенигом в кафе "Шперл" на Гумпендорферштрассе, которая находилась во французском секторе, но близко к Кольцу. Это было большое мрачное заведение в новом стиле, с многочисленными зеркалами, от которых светлее не становилось, и несколькими бильярдными столами в полразмера. Каждый из них был освещен лампой, свисавшей с пожелтевшего потолка на медном креплении, которое выглядело, как будто его сняли со старой подводной лодки.
Терьер Кенига смиренно восседал недалеко от хозяина, наблюдая за его одинокой, но глубокомысленной игрой. Я заказал кофе и приблизился к столу.
Он тщательно примерился к шару, а затем принялся натирать конец кия мелом, молчаливо приветствуя мое появление кивком.
- Моцарт особенно любил эту игру, - сказал он, опуская глаза на сукно. - Он, без сомнения, находил ее подходящим воспроизведением четкого динамизма своего интеллекта.
Он глянул на шар, точно прицеливающийся снайпер, и после долгой паузы ударил белым шаром в первый красный, а тот в свою очередь - в другой. Этот второй красный шар прокатился вдоль всего стола, закачался на краю лузы и, вызвав тихий шепот удовлетворения у игрока, так как более изящного проявления законов тяготения и движения не существует, бесшумно скользнул, скрывшись из виду.
- Я же люблю эту игру по гораздо более эстетическим причинам. Мне нравится звук шаров, ударяющихся друг о друга, и мягкость, с которой они катятся. - Кениг достал красный шар из лузы и, к своему удовлетворению, положил его обратно. - Но больше всего мне нравится зеленый цвет. Вы знаете, что у кельтов зеленый считается несчастливым цветом? Нет? За ним идет черный. Может, все объясняется тем, что англичане вешали ирландцев за ношение зеленого. Или шотландцев? - Какое-то время Кениг, точно сумасшедший, таращился на поверхность бильярдного стола, будто хотел лизнуть его языком. - Только посмотрите на него! - выдохнул он. - Зеленый - цвет честолюбия и молодости. Это цвет жизни и вечного отдыха. Reguiem aeternam dona eis*. - Он неохотно положил свой кий на сукно и, достав большую сигару из кармана, отвернулся от стола. Терьер выжидательно поднялся. - Вы сказали по телефону, что у вас есть для меня кое-что. Нечто важное?
______________
* Покой вечный дай ему (лат.)
Я передал ему конверт Белински.
- Извините, что написано не зелеными чернилами, - сказал я, наблюдая, как он достает бумаги. - Вы читаете кириллицу?
Кениг покачал головой.
- Боюсь, с таким же успехом это могло быть написано на галльском. Однако он все равно развернул бумаги на бильярдном столе, а затем зажег сигару. Собака залаяла, и хозяин, приказал ей сидеть тихо. - Может быть, вы соблаговолите объяснить, что в этих бумагах?
- В них подробно изложено расположение и порядок работы МВД в Венгрии и Нижней Австрии. - Я прохладно улыбнулся и сел за соседний столик, на который официант только что подал для меня кофе.
Кениг медленно кивнул, по-прежнему непонимающе глядя на документы, затем собрал их, положил в конверт и сунул его в карман пиджака.
- Очень интересно, - сказал он, усаживаясь за мой столик. - Предположим на мгновение, что они - подлинные...
- Они действительно подлинные, - быстро сказал я.
Он терпеливо улыбнулся, будто я понятия не имел о том долгом процессе установления подлинности такой информации.
- Предположим, что они подлинные, - с ударением на первом слове повторил он, - как это вы их нашли?
Двое мужчин подошли к бильярдному столу и стали наблюдать за игрой. Кениг отодвинул стул и кивнул мне, приглашая последовать его примеру.
- Все в порядке, - сказал один из игроков. - Здесь хватит места всем. Но мы все равно отодвинули стулья на более безопасное расстояние от стола, и я стал рассказывать ему историю, которую отрепетировал с Белински.
Выслушав меня, Кениг удовлетворенно покачал головой и поднял на руки собаку, тотчас лизнувшую его в ухо.
- Здесь не место и не время, - сказал он, - но я восхищен вашими успехами. - Приподняв брови, он с отсутствующим видом уставился на мужчин у бильярдного стола. - Сегодня утром я узнал, что вы успешно достали купоны на бензин для моего приятеля-медика, того, что в Центральном госпитале. - Я понял, что он говорит об убийстве Тродл. - И так скоро, мы едва обсудили это дело. Очень квалифицированно, признаю. - Он выпустил клуб дыма для собаки, устроившейся на его колене, которая стала нюхать, а потом чихнула. - Так трудно заполучить надежные запасы сейчас в Вене.
Я пожал плечами:
- Надо знать нужных людей, вот и все.
- Вы-то уж точно знаете, мой друг. - Он похлопал по нагрудному карману своего зеленого твидового костюма, куда спрятал документы Белински. - В таком случае, я чувствую, следует представить вас кое-кому, способному лучше, чем я, судить о надежности вашего источника. Тому, кто, так уж получилось, очень хочет с вами познакомиться и решить, как лучше всего использовать человека с вашим опытом и находчивостью. Мы предполагали подождать несколько недель, прежде чем представить вас, но эта информация все меняет. Тем не менее сначала я должен позвонить. Это займет всего несколько минут. - Он оглядел кафе и указал на один из свободных бильярдных столов. - Почему бы вам не поиграть, пока я отлучусь?
- Признаться, не увлекаюсь играми, в которых залог успеха - умение, сказал я. - Предпочитаю, чтобы все зависело от удачи, ведь тогда мне не придется винить себя, если я проиграю. Я, знаете ли, весьма склонен к самобичеванию.
В глазах Кенига мелькнул огонек.
- Мой дорогой друг, - сказал он, вставая из-за стола, - это как-то не по-немецки.
Я наблюдал, как он идет в глубь кафе звонить по телефону, терьер преданно следовал за ним. "Интересно, - подумал я, - кому это он звонит?" Человеком, способным по достоинству оценить качество моего источника, мог быть и Мюллер. Но, казалось, слишком рано на это надеяться.