Я отыскал нужный мне дом под номером 21 - поврежденное бомбой пятиэтажное здание с бумажными занавесками на окнах. С внутренней стороны входной двери висела записка, которая предупреждала: "Ненадежная лестница! Опасна для жизни посетителей". К моему счастью, фамилии жильцов и номера квартир были написаны мелом на той же двери. Оказалось, что фрау Беккер живет на первом этаже.
Я прошел по темному сырому коридору к ее двери. Возле стоявшего рядом с дверью умывальника старая женщина сдирала с влажной стены большие куски плесени, складывая их в картонную коробку.
- Вы из Красного Креста? - спросила она.
Я сказал, что нет, постучал в дверь и стал ждать.
Женщина улыбнулась.
- Вы знаете, все в порядке, нам здесь хорошо. - В ее голосе слышалась боль.
Я постучал снова, на этот раз громче, и услышал приглушенный скрежет открывающейся задвижки.
- Мы не голодали. Бог помогает нам, - продолжала старуха, показывая мне содержимое своей коробки. - Посмотрите, здесь даже растут свежие грибы. Она оторвала кусок плесени от стены и съела его.
Наконец дверь открылась, и я на миг от возмущения лишился дара речи: фрау Беккер, заметив старуху, решительно отстранила меня, выскочила в коридор и с руганью прогнала пожилую женщину прочь.
- Мерзкая старая нахалка! - никак не могла успокоиться она. - То и дело приходит сюда и ест эту плесень. Сумасшедшая. Круглая идиотка.
- Вне всякого сомнения, она что-то жевала, - заметил я с отвращением.
Фрау Беккер устремила на меня пронзительный взгляд сквозь очки.
- А вы, собственно говоря, кто такой и что вам нужно? - бесцеремонно спросила она.
- Мое имя - Бернхард Гюнтер... - начал было я.
- А, слышала о вас, - нетерпеливо перебила взвинченная женщина. - Вы из криминальной полиции.
- Да, я действительно работал там.
- Тогда вам лучше зайти. - Фрау Беккер захлопнула за мной двери и тотчас закрыла на задвижку, как будто смертельно чего-то боялась. Заметив мое удивление, она, как бы оправдываясь, добавила: - Сейчас смутные времена, нужно быть осторожным.
- Да, вы правы.
Она проводила меня в холодную гостиную. Я окинул взглядом обшарпанные стены, потертый ковер и старую мебель - ее было немного и за ней тщательно ухаживали. Это, похоже, единственное, что фрау Беккер могла сделать при такой сырости.
- Шарлоттенбург выглядит не так уж плохо, - попытался я завязать разговор, - куда лучше других районов.
- Может быть, и так, - сказала она, - но, приди вы вечером, стучали бы до потери сознания, я бы ни за что не открыла. По ночам здесь повсюду снуют крысы.
Тем временем она подняла фанерку с кушетки, и на мгновение во мраке комнаты мне показалось, что я оторвал ее от составления головоломки. Приглядевшись повнимательнее, я различил множество пакетов с сигаретной бумагой "Оллешау", мешки с окурками, собранный в кучки табак и сомкнутые ряды закрученных сигарет.
Я сел на кушетку, вынул пачку "Уинстона" и предложил ей сигарету.
- Спасибо, - сдержанно поблагодарила она и заложила сигарету за ухо. Я покурю позже. - Но я не сомневался, что она продаст ее вместе с остальными.
- И сколько же стоит одна сделанная вами сигарета?
- Около пяти марок. Я плачу сборщикам пять долларов за сто пятьдесят окурков. Из них выходит примерно двадцать хороших сигарет, за которые можно получить десять долларов. Уж не собираетесь ли вы написать об этом статью в "Тагесшпигель"? Я уверена, вы здесь из-за моего паршивого мужа, не так ли? Но я уже давно не видела его и надеюсь никогда не увидеть снова. Полагаю, вам известно, что он в венской тюрьме.
- Да, я знаю об этом.
- Смею вас уверить, когда американская военная полиция сообщила мне о его аресте, я была рада. Он ушел от мен"! - ладно, это еще можно забыть, но никогда не прощу, что он бросил нашего сына.
Для меня не имело значения, когда фрау Беккер превратилась в ведьму до или после того, как от нее удрал муж. Но на первый взгляд она показалась мне принадлежащей именно к тому типу женщин, от которых сбегают мужья. У нее были узкие губы, выдающаяся вперед нижняя челюсть и маленькие острые зубы. Но раньше, чем я объяснил цель моего визита, она недвусмысленно намекнула на оставшиеся у меня сигареты, которые успокоили ее настолько, что она начала отвечать на мои вопросы.
- Что же произошло на самом деле? Вы можете мне рассказать?
- Как мне сказали, он застрелил американского армейского капитана в Вене и был задержан на месте преступления.
- А полковник Порошин? Вы что-нибудь знаете о нем?
- Вас интересует, можно ли ему доверять? Ну, он - иван. - Она презрительно усмехнулась. - Вот все, что вам нужно знать. - Она отрицательно покачала головой и быстро добавила: - Они познакомились здесь, в Берлине, в связи с одной из махинаций Эмиля, как я полагаю, связанной с пенициллином. Эмиль говорил, что полковник заразился сифилисом от какой-то девицы, которой был страстно увлечен, во что мне мало верится. Так или иначе, это оказался наихудший вид этого заболевания, который сопровождается отеками, и сальварсан ему совершенно не помогал. Эмиль достал для него пенициллин. Ну, я думаю, вы знаете, как трудно достать такое ценное лекарство. Это одна из причин, по которой Порошин пытается помочь ему. Все они одинаковы, эти русские. У них есть не только мозги в голове, но и щедрые сердца, а вот благодарность Порошина идет прямо из его мошонки.
- А другая причина? - Она недоуменно нахмурила брови. - Вы сказали, что это одна из причин.
- Да, конечно. По моим соображениям, готовность Порошина помочь Эмилю связана не только с его заболеванием. Я совсем не удивлюсь, если окажется, что Эмиль работал на него.
- У вас есть какие-либо доказательства? Он часто виделся с Порошиным здесь, в Берлине?
- Я не могу сказать ни "да", ни "нет".
- Но разве ему инкриминируют что-то еще, кроме убийства? Его ведь не обвиняют в шпионаже?
- А какое это имеет значение? У них и так достаточно оснований, чтобы повесить его.
- Но вы не знаете, как американцы умеют работать. Если он шпион, то они захотят узнать все. Эти люди из американской военной полиции, они расспрашивали о товарищах вашего мужа?