– По документам я родилась в Австрии. Но дело в том, что я – чешка, немецкая еврейка из Судет. Большую часть войны я пряталась по туалетам и чердакам. Какое-то время была у партизан, потом шесть месяцев отсидела в лагере для перемещенных, пока не сбежала через зеленую границу. Ты когда-нибудь слышал о местечке под названием Винер Нойштадт? Ну, это городок в шестидесяти километрах от Вены, в русской зоне, с коллектором для советских репатриантов. Их там всегда не меньше шестидесяти тысяч. Иваны рассортировывают их на три группы: врагов Советского Союза отправляют в лагеря; людей, вину которых не могут доказать, отсылают работать в зону рядом с лагерем – в любом случае ты превращаешься в раба. Если ты, конечно, не относишься к третьей группе – слишком молодых или больных, ведь в этом случае тебя расстреливают на месте.
Она сглотнула и глубоко затянулась.
– Хочешь, признаюсь тебе кое в чем? Думаю, я бы переспала со всей британской армией, только чтобы русские меня не забрали. Даже с сифилитиками. – Она попыталась улыбнуться. – Но так получилось, что у меня есть приятель-медик, который достал мне несколько пузырьков пенициллина. Я принимаю его время от времени, чтобы не рисковать.
– Это несколько дороговато.
– Я же сказала, он мой приятель, и мне это не стоит ничего. – Она взяла со стола чашку. – Еще хочешь чаю?
Я отрицательно покачал головой. Мне хотелось побыстрее убраться из этой комнаты.
– Давай куда-нибудь пойдем, – предложил я.
– Хорошо. Не оставаться же здесь! А как ты переносишь высоту? Потому что в воскресенье в Вене можно развлечься только в одном месте.
Парк в Пратере с большим чертовым колесом, каруселями и американскими горками несколько не подходил к этой части Вены, которую Красная Армия взяла последней и где еще виднелись разрушительные последствия войны, напоминая нам о том, что мы находимся не в таком уж веселом месте. Покореженные танки и орудия усеивали близлежащие лужайки, а на каждом полуразрушенном здании вдоль всей Аусштеллюнгсштрассе красовались полустершиеся надписи, выведенные кириллицей: «Проверено», что на самом деле обозначало: ограблено.
С вершины чертова колеса Вероника указала на устои моста Красной Армии, звезду на советском обелиске поблизости и на Дунай на заднем плане. Потом, когда кабина, в которой мы были вдвоем, стала медленно опускаться на землю, она залезла мне под пальто и взяла мои яички, но тут же отдернула руку, когда я несколько нервозно вздохнул.
– Тебе что, нравился Пратер до нацистов? – сказала она раздраженно. – Здесь в то время собирались все мальчики-красавчики, чтобы подцепить клиента.
– Нет, совсем не то, – засмеялся я.
– Может, ты это имел в виду, когда сказал, что я могу тебе помочь?
– Нет, я просто нервный. Сделай это как-нибудь еще раз, только когда мы будем не на высоте шестидесяти метров над землей.
– Взвинченный человек, да? А мне показалось, ты утверждал, будто прекрасно переносишь высоту.
– Я соврал. Но ты права, мне действительно нужна твоя помощь.
– Если у тебя кружится голова, тогда я могу предложить только одно лекарство – принять горизонтальное положение.
– Я ищу кое-кого. Вероника. Девушку, которая бывала раньше в «Казанове».
– А зачем еще мужчины идут в «Казанову», если не искать девушку?
– Это особенная девушка.
– Вероятно, ты не заметил, но ни одну из девушек в «Казанове» нельзя назвать особенной. – Она бросила на меня настороженный взгляд, как будто внезапно перестала мне доверять. – А мне показалось, что ты из начальников, когда разводил эту бодягу о триппере и тому подобном. Ты работаешь с тем американцем?
– Нет, я частный детектив.
– Как Худой Человек?
Она засмеялась, когда я кивнул.
– А я думала, такое только в фильмах бывает. И ты хочешь, чтобы я помогла тебе в расследовании, так?
Я снова кивнул.
– Никогда не представляла себя в роли Мирны Лой, – сказала она, – но я помогу тебе, если это в моих силах. Так кто эта девушка, которую ты ищешь?
– Ее зовут Лотта, фамилии я не знаю. Ты могла ее видеть с человеком по имени Кениг. У него усы и маленький терьер.
Вероника медленно кивнула.
– Да, я их помню. Я бы даже сказала, что знала Лотту достаточно хорошо. Ее зовут Лотта Хартман, но она не появлялась уже несколько недель.
– Да? А ты знаешь, где она?
– Кажется, они вместе поехали кататься на лыжах – Лотта и Гельмут Кениг – ее сокровище. Вроде куда-то в Австрийский Тироль.
– Когда это было?
– Не знаю. Две, может, три недели назад. У Кенига, по-моему, много денег.
– Ты не знаешь, когда они вернутся?
– Понятия не имею, но я слышала, как она сказала, что ее не будет по крайней мере месяц, если у них все пойдет нормально. Надо знать Лотту. Все будет зависеть от того, насколько хорошо он станет ее развлекать.
– Ты уверена в том, что она вернется?
– Помешать ей сюда вернуться может только обвал. Лотта – патриотка Вены, она не умеет жить в другом месте. Думаю, ты хочешь, чтобы я следила за ними в замочную скважину.
– Нечто в этом роде. Я тебе, конечно, заплачу.
Девушка пожала плечами.
– Не нужно, – сказала она и прижалась носом к окну. – Для людей, которые спасают мне жизнь, у меня предусмотрены щедрые скидки.
– Я должен тебя предупредить: это опасно.
– Уж об этом можешь мне не говорить, – произнесла она с холодком в голосе. – Я знаю Кенига. В клубе он такой гладкий и очаровательный, но ему меня не одурачить. Гельмут из тех, кто и на исповедь прихватит кастет.
Когда мы снова очутились на земле, я потратил несколько своих купонов, чтобы купить пакетик лингоса – венгерского блюда из жареного теста, посыпанного чесноком, – который продавался в одном из ларьков рядом с колесом. После такого весьма скромного ленча мы поехали по лилипутской железной дороге к олимпийскому стадиону, а назад шли через лес по главной аллее.
Гораздо позднее, когда мы снова очутились в ее комнате, она спросила:
– Все еще нервничаешь?
Я коснулся ее грудей, похожих на тыквы, и почувствовал, что ее блузка влажна от пота. Она помогла мне разобраться с пуговицами и, пока я наслаждался тяжестью ее грудей, расстегнула юбку. Я отступил, давая Веронике возможность ее снять. Когда она наконец повесила юбку на спинку стула, я взял ее за руку и привлек к себе.
Некоторое время я крепко обнимал ее, ощущая частое хриплое дыхание на своей шее, потом скользнул рукой на ее тугие ягодицы, а затем прикоснулся к мягкой прохладной плоти между подвязками на бедрах. После того как она сняла последнее из того, что на ней было, я поцеловал ее и стал пальцем отважно исследовать ее потайные места.
В постели она улыбалась, когда я принялся медленно погружаться в нее. Заметив ее открытые глаза, в которых сквозила лишь легкая задумчивость, как будто она была безмерно озабочена моей удовлетворенностью и не помышляла о своей собственной, я обнаружил, что слишком возбужден, чтобы волноваться об этом больше, чем того требовали приличия. Когда наконец она почувствовала, что мои движения стали более настойчивыми, подтянула ноги к груди и тыльной стороной ладони раздвинула ягодицы, будто натягивала кусок ткани под иглой швейной машины, и я смог видеть, как периодически вхожу в нее. Мгновением позже я навалился на нее, чувствуя, как моя энергия, вибрируя, выходит наружу независимо от моей воли.
Той ночью шел сильный снег, и в канализации упала температура, заморозив всю Вену, чтобы сохранить ее до лучших времен. Мне снился сон, но не о городе настоящего – о городе, который будет когда-нибудь потом.
Часть вторая
Глава 19
– Дата суда над герром Беккером назначена, – сообщил мне Либль, – поэтому нам нужно поторопиться. Надеюсь, вы извините меня, герр Гюнтер, если я еще раз напомню вам: крайне необходимы улики, которые подтвердили бы версию вашего клиента. Я полностью полагаюсь на ваш опыт детектива, но все-таки хотел бы знать в деталях, как далеко вы продвинулись к настоящему моменту. Я должен сообщить герру Беккеру о том, на каких фактах мы собираемся строить его защиту в суде.