– Кажется, ты уже достаточно набралась, – огрызнулся я, но тем не менее нашел пару стаканов.
– А тебе не хочется самому это выяснить? – Она легко засмеялась и села без малейшего намека на неуверенность. Девица явно относилась к категории тех людей, которые могут загрузиться под самую завязку и все равно пройти по линии, начерченной мелом, причем даже не пикнув.
– Тебе еще что-нибудь нужно? – Я протягивал ей стакан с водкой, когда задавал этот вопрос.
– Возможно, – задумчиво произнесла она, – только скажу после того, как выпью.
Я передал ей стакан, залпом проглотил содержимое своего стакана и глубоко затянулся сигаретой, точно надеясь, что она придаст мне уверенности вышвырнуть отсюда эту нахалку.
– В чем дело? – сказала она, почти торжествующе. – Ты нервничаешь из-за меня или случилось еще что-то?
Я подумал, что скорее случилось еще что-то, а вслух сказал:
– Нервничаю не я, а моя пижама. Она не привыкла к смешанному обществу.
– Судя по ее виду, я бы сказала, что она больше привыкла к замешиванию бетона.
Лотта закурила одну из моих сигарет и выпустила дым мне прямо в пах.
– Я могу от нее избавиться, если она тебя беспокоит, – глупо сказал я.
Мои губы были сухими, когда я снова затянулся. Хотел я, чтобы она ушла или нет? Как-то не получалось у меня выбросить ее отсюда за прекрасное маленькое ухо.
– Давай сначала поговорим. Почему бы тебе не сесть?
Я сел, с облегчением почувствовав, что все еще могу согнуться пополам.
– Хорошо, – сказал я, – а как насчет того, чтобы сообщить мне, где сегодня твои дружок?
Она скорчила гримасу:
– Плохая тема. Персей. Выбери другую.
– Вы весело проводите время вдвоем?
Она застонала:
– Об этом обязательно нужно говорить?
Я пожал плечами:
– Да, пожалуй, нет, меня особо не колышет.
– Он ублюдок, – сказала Лотта, – и я не хочу о нем говорить. Особенно сегодня.
– А что особенного случилось сегодня?
– Я получила роль в фильме.
– Поздравляю. И что за роль?
– Это английский фильм. У меня роль, сам понимаешь, не очень большая – девушки из ночного клуба. Но там будут играть настоящие звезды.
– Ну, сыграть девушку из клуба для тебя, кажется, совсем просто.
– Послушай, как восхитительно! – визжала она. – Я буду сниматься с Орсоном Уэллсом.
– Это парень из «Войны миров»?
Она озадаченно пожала плечами:
– Я никогда не смотрела этот фильм.
– Ну и ладно.
– Конечно, они не совсем уверены насчет Уэллса, но надеются убедить его приехать в Вену.
– Звучит для меня знакомо.
– Что такое?
– А я даже не знал, что ты – актриса.
– Ты имеешь в виду, что я тебе не сказала? Послушай, работа в «Ориентале» временная.
– У тебя, надо сказать, она хорошо получается.
– Да, у меня никогда не было проблем с числами и деньгами: раньше я работала в налоговом отделе. – Она наклонилась вперед, и выражение ее лица стало лукавым, как будто она заинтересовалась моими деловыми расходами за год. – Я хотела спросить тебя, – сказала она, – тогда ночью, когда ты устроил этот концерт, что ты старался доказать?
– Доказать? Я не уверен, что понимаю тебя.
– Да? – Она улыбнулась еще шире и посмотрела на меня заговорщическим взглядом. – Я разных чудиков видала, мистер, и узнаю этот тип за версту. Когда-нибудь, возможно, даже книгу напишу об этом. Как Франц Йозеф Галль. Слышал о нем?
– Не могу сказать, что да.
– Это австрийский доктор, который основал науку френологию. Ну об этом-то ты слышал?
– Конечно – ответил я. – И что ты можешь определить по шишкам на моей голове?
– Я могу определить, что ты не из тех, кто способен бросаться такими деньгами без причины. – Она подняла свои, словно нарисованные, брови вверх к гладкому лбу. – И насчет тебя у меня есть одна идея.
– Давай ее послушаем, – настоял я и налил себе еще выпить. – Может, тебе удастся прочесть мои мысли лучше, чем изучить мой череп.
– Не нужно большого труда, чтобы понять: ты из тех людей, которые любят производить впечатление.
– Ну и как? Я произвел впечатление?
– Я здесь, не так ли? А ты что хочешь – Тристана и Изольду?
Так вот в чем дело! Она решила, что я проиграл деньги из-за нее, чтобы это было похоже на большой подарок.
Она осушила свой стакан, встала и протянула его мне:
– Налей мне еще твоего чудесного любовного напитка, а я тем временем попудрю нос.
Пока она была в ванной, я снова наполнил стаканы, и руки у меня дрожали. Мне не особенно нравилась эта женщина, но я ничего не имел против ее великолепного тела. У меня мелькнула мысль, что мое сознание будет возражать против этого маленького жаворонка, когда либидо лишит контроля над собой, но в тот момент я ничего не мог сделать, кроме как откинуться и насладиться полетом. Но и при этом я оказался не готовым к тому, что случилось дальше.
Я услышал, как она открыла дверь ванной и сказала что-то о своих духах, но когда я повернулся, держа в руках стаканы, то увидел, что, кроме духов, на ней ничего не было. Правда, она не сняла туфли, но моим глазам потребовалось довольно много времени, чтобы пройти вниз по ее груди и равностороннему треугольнику волос в низу живота. За исключением высоких каблуков, Лотта Хартман была такой же голой, как и лезвие убийцы, и, возможно, такой же вероломной. Она стояла в дверях моей ванной, свободно уронив руки вдоль обнаженных бедер, и светилась от удовольствия, заметив, как мой язык слишком красноречиво облизнул губы. Может, мне нужно было прочитать ей небольшую напыщенную лекцию о том, что в свое время я достаточно повидал обнаженных женщин, и у некоторых из них тела тоже были что надо, или следовало отшвырнуть ее, как рыбину. Но пот, выступивший на моих ладонях, трепетание ноздрей, комок в горле и тупая настойчивая боль в паху сказали мне, что у машины другие представления о том, что делать дальше, чем у Бога, который звал ее домой.
Обрадованная впечатлением, произведенным на меня, Лотта счастливо улыбнулась и взяла стакан из моей руки.
– Надеюсь, ты не против, что я разделась, – сказала она, – просто платье дорогое, а меня не оставляло странное предчувствие, будто ты вот-вот разорвешь его у меня на спине.
– Почему я должен быть против? Как будто я не кончил читать вечернюю газету! Мне вообще нравится, когда рядом обнаженная женщина.
Я наблюдал легкое колыхание ее зада, когда она лениво шла в противоположный угол гостиной. Проглотив свою выпивку, она опустила пустой стакан на диван.
Внезапно мне захотелось увидеть, как ее зад, словно желе, сотрясается под напором моего живота. Она, кажется, почувствовала это и, наклонившись вперед, взялась за батарею, как боксер за веревки ринга в своем углу. Затем она чуть расставила ноги и спокойно стояла так, спиной ко мне, как будто ожидая тщательного, но бесполезного обыска. Она посмотрела через плечо, изогнув поясницу, а затем снова повернулась к стене.
Я знавал и более красноречивые приглашения, но теперь кровь звенела в ушах, и, напрягая те немногие клетки мозга, на которые еще не повлиял алкоголь или адреналин, я не мог вспомнить когда. А может, мне было все равно. Я сорвал, пижаму и подкрался к ней.
Я уже не слишком молодой и не настолько худой, чтобы делить одноместную кровать с чем-нибудь еще, кроме похмелья или сигареты. Поэтому, наверное, именно чувство удивления разбудило меня от неожиданно уютного сна примерно в шесть часов. Лотта уже не лежала на моей руке, и на краткий счастливый миг я предположил, что она, должно быть, ушла домой, но тут услышал приглушенное рыдание, доносящееся из гостиной. Я неохотно выскользнул из-под одеяла, надел пальто и пошел посмотреть, что случилось.
Все еще обнаженная, Лотта свернулась калачиком на полу, около радиатора, где было тепло. Я присел рядом с ней и спросил, почему она плачет. Большая слеза скатилась по грязной щеке и повисла у нее на верхней губе, словно прозрачная бородавка. Она слизнула ее и фыркнула, когда я дал ей мой платок.