Они провели прекрасный вечер, и, когда вернулись девушки, Мария, провожавшая до дома Тали, стала петь под аккомпанемент Елены то романсы Рахманинова и Чайковского, то арию Розины из «Севильского цирюльника». Веселье стало всеобщим, девушки, почувствовав себя как нельзя раскованно, стали исполнять какой-то безумный танец, в который втянули и Ники с Тиной.
— Сейчас все точно так же, как было у нас двадцать лет назад, — мечтательно проговорила Елена, уступая Марии место у пианино.
— Вот уж правда… Какие были дни, господи! Я часто их вспоминаю, — призналась доамна Нина.
— Это правда? — обрадовалась Елена.
— С той только разницей, что мы занимаем место наших родителей, а эти дети — наши, — вернула всех к действительности Аннет и поднялась. — Ладно, дети. Уже поздно, а мне предстоит еще кое-что сделать дома. За всем этим весельем в твоем доме, дорогая Нина, я обо всем забыла. Спасибо, девочка, что вытащила из нашей берлоги.
— Приходите когда хотите. Я была сегодня счастлива с вами.
— Ты тоже к нам заглядывай. Послушать хорошую музыку. Кстати, твое пианино совсем расстроено. Так и просит настройщика!
В прихожей, когда гостьи надевали шляпки, Нина заговорила приглушенным голосом:
— Знаете, девочки, хочу попросить вас помочь этой подружке Тали, Марии. Знаю, что она ваша ученица. Нельзя было говорить при ней, но эта девчонка чудо, не правда ли? Какой голос, какой врожденный вкус! Но когда подумаешь… Что ждет ее?
Аннет порывисто обняла ее.
— Ах, Нинок! C’est tout dire[18]. Ты осталась все таким же добрым существом. Недаром…
Продолжать она не стала. Подошла к зеркалу, словно бы для того, чтобы поправить шляпку. Но Нина договорила за нее: «Недаром так любил тебя Ваня».
На прощание Аннет поцеловала ее с таким жаром, какого давно уже не было в их отношениях.
— Насчет Марии ты полностью права. Мы позаботимся о ней.
Что касается Марии, то она в это время бежала домой окрыленная, хотя живот сводило от голода. Маленькие тартинки доамны Предеску нельзя было принимать во внимание. Да к тому же она и не слишком налегала на них. Смущало присутствие домнишоар Дическу. Но в любом случае день выдался необыкновенный. Перед обедом они наконец-то посмотрели в «Одеоне» «Шейха» с Рудольфом Валентино. Господи, до чего же красивый мужчина! Какое благородство, достоинство! А как играет! Тали пообещала ей подарить его фотографию. Сказала, что напишет тетке в Яссы и попросит прислать два экземпляра. Говорят, там они свободно продаются в газетных киосках. Правда, музыка Дворжака очень быстро рассеяла сладкое магическое волшебство, которое производил этот актер на всех без исключения зрителей. Но сейчас, шагая в направлении дома в этот прохладный осенний вечер, Мария снова видела перед собой его огромные, подернутые грустью глаза. Тело охватывала сладкая дрожь, и она даже расстегнула жакетку.
Она была уже вблизи площади святого Ильи, когда внезапно увидела перед собой постового.
— Ни с места! — приказал тот. — Удостоверение личности!
Дрожащими руками Мария протянула ему ученический билет.
Полицейский внимательно заглянул в него, осветив лучом карманного фонарика, затем вернул, принявшись выговаривать:
— Ученица?.. И где это гуляешь в такое время ночи? Еще совсем маленькая, а уже путаешься с мужчинами? Или, может, связана с большевиками?
— Была в гостях у подруги, — оскорбленная его тоном, ответила Мария. — Разве не имею права?
— Немедленно убирайся! Прочь, маленькая потаскушка! Иначе покажу тебе права! — еще яростнее набросился полицейский. — И запомни: попадешься на этом месте еще раз, в тюрьме сгною!
Это значило, что зайти на свою улицу она может, однако выйти из дома до утра лучше не пытаться. Застрелить человека им ничего не стоит. Видимо, опять в квартале облава. Кого ловят на этот раз?
На скамейке под акацией смутно различались в темноте две черные тени. Мария услышала голос мамы, жаловавшейся кому-то:
— Мне стыдно девочек, в особенности Муси. Она уже совсем взрослая…
— Ничего не поделаешь, — пыталась успокоить ее мадам Терзи. — Все от господа бога. Особенно судьбы детей.
— Пока дойдет до бога, съедят святые угодники, — тихо проговорила мама, и Мария не поняла, на что она намекала. В особенности же удивили слова мадам Терзи. Она говорила просто, даже буднично, совсем не так, как всегда. К тому ж никогда не слыла набожной, не слишком-то упоминала в разговоре бога.
С лампой в руке появилась тетушка Зенобия — свет лампы выхватил из темноты фигуру Марии.