И она дерзко толкнула вперед стеклянную дверь. В магазине было пусто. Предпраздничное возбуждение улеглось, и покупателей явно поубавилось. Да и, по мнению господина Димоса, торговля была не столь удачной, как в прежние годы. Наступили трудные времена. Пролетели, и, как видно, без возврата, годы послевоенного процветания, когда у людей водились деньги, которые каждый старался побыстрей истратить. Вот и похоже, что слишком быстро истратили. Сейчас не то что жители окраин, но и господа из центральных кварталов с трудом открывают кошельки и вместо многих пакетов, которые в былые времена доставлялись на дом на собственной повозке, а то и в специально нанятой пролетке, удовлетворяются килограммом инжира или апельсинов, коробкой рахат-лукума и прочей мелочью. «Во всем виновны большевики, — писал ему брат из Пирея, которому он частенько жаловался в письмах, что дела идут все хуже и хуже. — Эти большевики взбаламутили весь свет, как же удивляться, что все идет шиворот-навыворот?» Брат даже употреблял турецкие слова, когда соленых выражений родного языка начинало не хватать. Но он, Стефанос, может себе позволить ругаться и проклинать большевиков: живет далеко, в то время как здесь, на берегах Днестра, откуда возьмешь гарантии, что они в одно мгновение не пересекут этот самый Днестр и не заявятся сюда? По-видимому, как раз на это надеялись участники бунта в Татарбунарах. В самом деле, большое ли дело перейти Днестр? И разве не действуют они и здесь, и повсюду? Возможно, есть и среди покупателей. Так как сейчас, когда король поставил их вне закона, уже не знаешь, да и не можешь знать, кто чем дышит… Только плевать они хотели на такого короля и на все его декреты. Если хорошенько подумать, грех не плевать на такого короля. Одна морда чего стоит… На короля они в самом деле плюют, а вот на агентов сигуранцы — на тех нет, от них так легко не отделаешься. Ну и что, если не отделаешься? Аресты, процессы, приговоры — это да, но когда начинает казаться, что с ними наконец уже покончено, все начинается сначала. Опять появляется красный флаг на крыше Оксиноита. Опять забастовки и демонстрации, когда просыпаешься утром и видишь разбитые витрины и разбросанный по улице дорогой товар. Господин Димос вздыхает. Что ж касается покупателей — йок. Нету! Через час по столовой ложке.
Из бездны мрачных мыслей его вывело появление Марии. Господин Димос смерил ее оценивающим взглядом. Какая-нибудь продавщица или ученица парикмахера. Может, даже гимназистка. Но из самых-самых бедных. Настоящей выгодой тут и не пахнет. И все же в силу раз и навсегда заведенного обряда, ставшего его второй натурой, хозяин вышел из-за прилавка навстречу покупательнице. Второй продавец был занят в подсобном помещении, а мальчик-рассыльный отправился к доамне Пануш, отнести кое-какие покупки.
— Прошу вас, барышня, — с медоточивой любезностью заговорил он. — Чем могу служить?
Мария сконфузилась, явно не ожидая такой почтительности. И чтоб скрыть замешательство, не спеша прошлась вдоль прилавка с видом человека, который окончательно еще не решил, что выбрать. Если сказать сразу, что покупать она ничего не собирается, может в ту же минуту выставить из магазина. А здесь было так хорошо, уютно, хотелось побыть подольше: магазин дышал теплом, чудесными ароматами и был похож на истинный райский уголок. Так, наверное, бывает в тропиках, где цветут орхидеи и резвятся попугаи.
Господин Димос провожал ее молчаливым, полным терпения взглядом своих темно-темно-оливковых глаз. И постепенно с лица его стало сходить хмурое выражение, он весь просветлел и теперь уже осматривал девушку с пристрастием истинного знатока. Могла бы быть немного повыше, но ничего и так, фигура как точеная. А какая грациозная! И белое-белое лицо, окаймленное темными прядями волос, выбивающихся из-под бедной шапочки… В общем, вполне напоминала девушку из его родных мест.
— Что-нибудь выбрали? — решился он наконец спросить.
— Да! — озорно ответила Мария, и в глазах ее пробежали лукавые бесики. — Полкило тропических ароматов. Надеюсь, это стоит не так уж дорого.