— Барышня изволит шутить, — улыбнулся господин Димос, однако на всякий случай отступил на несколько шагов назад, зашел за прилавок. «Может, ненормальная?» — промелькнула на его лице подозрительная тень. И проговорил, чтоб убедиться в своих предположениях: — Ароматы денег не стоят. Их мы отпускаем бесплатно.
— Слава богу, — с грустью кивнула Мария. — Хоть за это еще не берут деньги буржуи.
«Она же большевичка! — хозяина охватила паника. — Может, за нею следит сигуранца, и она решила укрыться от агентов в моем магазине? Только этого не хватало. И если так, одной витриной не обойдется. Вытащат из карманов пистолеты, от зеркала, да и вообще от всего помещения только пыль останется. Видели мы уже такое однажды в ресторане «Савой»…»
— Да, господин Димос, — с легким вздохом призналась Мария. — На этот раз ваши товары не по мне.
И сделала шаг к выходу.
— Но куда так торопиться? — с облегчением выдохнул грек. — Я же сказал: за ароматы не берем ничего.
— Мерси. Надышалась на все рождество, — ответила Мария.
Хорошее настроение опять вернулось к ней, вернулось, как только вспомнила, что через несколько дней, на службе второго дня рождества, будет первый раз петь в хоре отца Березовского. И поскольку Сеферидис был так почтителен к ней, решила поделиться с ним радостью, от которой всю ее так и распирало:
— Вы когда-нибудь ходите в собор?
— Зачем? — оторопело проговорил господин Димос — разговор их принял весьма странный оборот. — У нас есть своя церковь.
— И все же придите как-нибудь, послушайте мое пение.
Лицо лавочника благосклонно просветлело.
— Вы в самом деле поете у господина Березовского? Это в корне меняет дело — можем открыть кредит.
В магазин вошло наконец несколько покупателей: две дамы с лицами, утопающими в пушистых меховых воротниках, и мужчина, который вел за руку девочку в пальто с пелериной. Но Мария в любом случае не воспользовалась бы расположением хозяина. Она вежливо попрощалась и, не чувствуя больше холода в ногах и удерживая какое-то время ноздрями сладкие ароматы заморских фруктов, закрыла за собой дверь и направилась в нижнюю часть города, на свою окраину.
По дороге она остановилась у лавочки Оганесяна на перекрестке Пушкинской и Хараламбиевской.
— Неня Карпис, дайте пакетик инжира, — попросила она, выложив на прилавок свои три монеты.
— Сию минуту, джан. Может, возьмешь и пирожное?
— В другой раз, неня Карпис.
— Из школы? После занятий? — спрашивал он, накладывая в кулек инжир.
— Нет, — сказала Мария. — От господина Сеферидиса.
Оганесян остался с поднятыми вверх руками, так и не дотянувшись ими до весов.
— Но что ты делала в логове этой акулы, Мария-джан?
— У акул не бывает логова, неня Карпис. Они живут в воде. А в магазин господина Кироса зашла просто так, полюбоваться.
— Ага! Полюбоваться!.. То-то я удивляюсь… Ну и как у него? Лавка ломится от покупателей?
— С чего вы взяли? Пусто, как зимой на Иванковском пляже!
— Что ты говоришь, джан? — повеселел армянин. — Погляди-ка сюда. Кладу тебе и несколько фиников. Рождественский подарок. Думал, только ко мне забыли дорогу покупатели.
Отец на этот раз казался совсем другим человеком. Прежде всего не видно было, чтоб успел приложиться к стакану. Сидел на стуле у окна и просматривал один из номеров «Вяцэ Басарабией»[24] — мама принесла целую стопку газет из какого-то богатого дома, где делала уборку. На столике в кухне Мария увидела две большие селедки, коробочку с маслинами и кулек конфет. Ляли не было видно. Наверное, опять убежала с подружками кататься на коньках, источенных и ржавых, еще времен ее, Марииного, детства. Иначе ее бы не оттащить от конфет.
— Где мама? — смущаясь, вполголоса спросил отец.
— За ней прислали из дома доктора Чапэ…
— Я ведь сказал, чтоб никуда больше не ходила, — стукнул он кулаком по столу, точно так же, как и вчера вечером. — Нельзя ей сейчас работать!
— Да, да, — пробормотала Мария, чувствуя и себя виноватой в том, что маме в ее положении приходится работать. — Но сказали, ничего трудного. Ковры вытряхнет дворник. Он же натрет паркет.
Отец нервно скомкал газету и бросил ее на кучу других. Потом подошел к печке, разжег огонь, прикурил от него цигарку. Он, пошатываясь, ходил из угла в угол и сердился на себя.
— Муся, — неуверенно проговорил он наконец, — я сильно скандалил вчера вечером?
Марий не ответила. Ей пришло в голову, что она впустую растратила полдня, вместо того чтоб прийти домой и сделать что-нибудь по хозяйству. А сейчас нужно еще постирать белую блузку. Другой, чтоб надеть на завтрашнюю репетицию хора, у нее не было.