— Садитесь! — раздраженно проговорил он. Раздражало его не напряжение момента — просто всегда бесила сама фигура руководителя хора. Он вынужден был смотреть на него снизу вверх, — несмотря на то что носил обувь с очень высокими каблуками, не достигал даже до плеча Березовскому.
Когда наконец долговязая фигура последнего уменьшилась вдвое — регент уселся на предложенный ему стул, — митрополит почувствовал себя увереннее, даже протянул Березовскому коробку с гаванскими сигарами.
— Как обстоит с программой богослужения, дорогой отец? Все готово?
— В общих чертах… Сегодня после обеда наметили последнюю репетицию.
— Никаких репетиций. Молебен состоится сегодня.
— Сегодня? Но когда? В котором часу? — встревожился Березовский.
— Откуда мне знать, в котором часу? — огрызнулся Гурий. — Я, что ли, здесь командую?
— Спрашиваю только потому, что практически невозможно собрать хор вот так, без предупреждения, — стал оправдываться Березовский, заметив, что митрополит с трудом сохраняет самообладание. — Люди живут бог знает где, многие из них на службе…
— Что значит невозможно? Вы что, не понимаете, о чем речь? Чтоб были найдены, собраны, доставлены на место. Чтоб в любую минуту готовы были появиться перед его величеством, петь осанну, славить господа бога и его наместника короля!
Митрополит суетливо бегал по своему просторному кабинету, от двери до окна, и полы его сутаны развевались во все стороны и шуршали, словно шелковая женская юбка на балу.
— Должны быть найдены, — жестко повторил он, остановившись возле письменного стола из дорогого дерева, украшенного богатыми инкрустациями, на котором, кроме хрусталя и серебряного прибора для письма, ничего не было. — Предоставим в ваше распоряжение все средства. Пролетки, машины — все это у вас будет. Но чтоб доставили всех. Всех. И в особенности этого ангелочка с черными глазами…
Пораженный и этим приглашением в покои митрополита, и всем увиденным и услышанным здесь, Михаил Андреевич в первые мгновения, несмотря на все самообладание и ставшее притчей во языцех чувство юмора, все же растерялся перед подобным натиском. Когда же пришел в себя, стал хладнокровно рассуждать, что и как можно сделать. Последнее замечание митрополита относилось, как видно, к Марии. В первое мгновение он обрадовался, что Гурий заметил девушку. Затем радость перешла в удивление: с какой стати столь высокому духовному чину знать о существовании какой-то девчонки, которую он к тому же совсем недавно пригласил в хор? И только уж окончательно придя в себя, вспомнил о любовных приключениях митрополита. Вспомнил и не на шутку встревожился. Мария не принадлежала к числу девиц, с которыми привык иметь дело его преосвященство. И на этой почве может возникнуть конфликт, который, несомненно, сослужит ей недобрую службу. Девушке, слов нет, нужно помочь стать на ноги, но и постараться не загубить жизнь в самом начале.
Все это промелькнуло в голове у Березовского в то время, как Гурий, сняв трубку беспрерывно звонившего телефона, стал говорить с кем-то, хотя с кем именно, Березовский понять не мог. Единственное, что дошло до него, — это то, что речь идет о короле. Он почувствовал, как по спине у него пробежали мурашки — оттого, что присутствует при подобном разговоре.
— Как ты сказал? Все еще задает храпака? Ха-ха-ха! Разбила на мелкие осколки вазу японского фарфора? Так ему и надо, этому Гликману! Пожелал иметь гостем королевскую персону? Вот и получай! Что-о-о! Она? Закатила пощечину? А он? Что в ответ он? Расплакался? Его величество расплакался? Великий боже… Вот как? Бетя задобрила королеву бриллиантовым перстнем? Теперь прислуга Гликманов больше не нуждается в представлениях Клужского театра. У себя дома увидели спектакль, к тому же неповторимый. Такой далеко не каждому дано увидеть.