Стивенс (губернатору). Да, это было существо омерзительное, как само зло. Маленький, смуглый, похожий на таракана, тощий, черный и злой. И к тому же психически неуравновешенный, ненормальный. Она должна вам это тоже сказать.
Тэмпл (Стивенсу). Дорогой дядя Гэвин! Да, да, и это тоже. Я об этом скажу. Я предпочла остаться с убийцей, словно не могла, просто не могла расстаться с ним. Он привез меня в Мемфис. Я покорно следовала за ним. Он запер меня в доме терпимости на улице Манюэль. Распоряжалась там женщина с орлиным взглядом, более зоркая, чем любая мать; а черная служанка охраняла дверь, когда эта особа уходила туда, куда в дневные часы ходят хозяйки публичных домов: в полицию — заплатить штраф или попросить там протекции, или в банк, или в другие дома терпимости. И это всегда было приятно, потому что служанка отпирала тогда дверь моей комнаты, входила, и мы могли (она замялась) поболтать. У меня было вволю духов. Выбирала их, конечно, хозяйка, — запахи все крепкие, но тем не менее духи у меня были. Попи купил мне также меховое манто, — но где я могла его носить, если он не разрешал мне выходить из дому? Вот так. У меня было манто, и нарядные пеньюары, и белье, выбранное по вкусу Пучеглазого, что не всегда соответствовало моему вкусу. Он хотел, чтобы я была довольна. И не только довольна, — ему хотелось, чтобы я была счастлива. Вот, наконец, мы подошли к тому, что... Сейчас я должна... (Она перестает говорить, протягивает руку, достает из пепельницы нетронутую сигарету, видит, что она не зажжена.)
Стивенс берет зажигалку и приподнимается. Губернатор, не отрывая взгляда от Тэмпл жестом останавливает Стивенса. Стивенс опускается в кресло и пододвигает зажигалку к Тэмпл. Тэмпл берет зажигалку, чиркает, закуривает сигарету, закрывает зажигалку и ставит на место. После первой же затяжки она снова кладет сигарету в пепельницу и, выпрямившись, возобновляет свой рассказ.
Кстати, я могла бы в любую минуту бежать, соскользнуть вниз по водосточной трубе. Но я этого не сделала. Я выходила из своей комнаты поздно вечером, когда Пучеглазый приезжал за мной в автомобиле, напоминавшем катафалк. Он и шофер — впереди, мы с хозяйкой сзади. Часа полтора мы носились за городом или катались по улицам квартала, освещенного красными фонарями. Кстати сказать, ничего другого, кроме этих фонарей, я там не видела. Попи даже не разрешал мне заглядывать к другим обитательницам дома, чтобы посидеть с ними, послушать их рассказы, когда они подсчитывали свои деньги или ничего не делали — просто сидели на кроватях. (Она умолкает, затем снова говорит.) Мне тогда вспоминались наши дортуары в колледже. Тут была та же атмосфера — молодые женщины мечтали о мужчине, не о каком-то определенном мужчине, о том или другом, а о «мужчине» вообще. Только те женщины, в Мемфисе, думали об этом спокойнее, — вот и все. Они были менее возбуждены, сидели на своих кроватях, какие-то опустошенные, и обсуждали трудности своего ремесла. Но не со мной — меня держали взаперти, и мне оставалось только важно расхаживать по комнате в модном меховом манто или в кричащих, ярких пеньюарах, и никто меня не видел, за исключением зеркала и чернокожей служанки, которая смеялась от восторга, щупая шелк моих сорочек. Я была изолирована от всего мира, как будто меня погрузили в водолазном колоколе в море. О да, Пучеглазый делал все, чтобы я была довольна. Но мне хотелось чего-то большего. Я не желала быть только довольной. И он старался изо всех сил, чтобы я втрескалась, как говорили мои сестры-потаскухи.
Губернатор. Полюбили?
Стивенс. Да.
Губернатор смотрит на Тэмпл.
Она хочет рассказать о молодом человеке, которого Пучеглазый...