Старик снова тяжело вздохнул, глядя на догорающий костёр, и сделал ещё один глоток самогону.
– Через пару дней была капитуляция. Немцы проиграли. Мы победили. Эшелоном меня до родного города довезли, я и демобилизовался сразу. Не мог я так больше. Двести пятнадцать человек убил, так ещё и последний мой убитый враг – ребёнок. С тех пор я ни разу не стрелял. Даже к оружию никакому не прикасался. Зло это. Самое настоящее….
Отец и сын, с невыразимым удивлением и интересом слушавшие рассказ снайпера, вдруг, как-то одновременно, стали угрюмыми. Каждый из них думал о своём.
– Не дай бог вам, ребята, когда-нибудь выстрелить, даже из этого ружья…
Он кивнул на двустволку, лежавшую неподалёку.
– …в человека. На войне, увы, необходимо, но эта необходимость – ужасная. Вот этим и страшна война. Ты стреляешь в того, кто стреляет в тебя….
На его щеках появились капли.
Пётр Иванович, было, подумал, что плачет, не чувствуя это, однако, это лишь начинался дождь. Тучи на небе сгущались, и потихоньку начинало моросить.
– Пойдём, потихоньку, – сказал Валерка, начиная собирать пожитки и заливая костёр водой из фляги.
Вскоре, всё было собрано, и маленький отряд засеменил в сторону посёлка….
Выстрелы после Победы
Наши мёртвые нас не оставят в беде,
Наши павшие – как часовые…
Отражается небо в лесу, как в воде, —
И деревья стоят голубые.
В.С.Высоцкий
Столица Рейха хрустела и трещала.
Всё в ней сыпалось и рушилось от залпов тяжёлых орудий советских войск и попаданий снарядов.
Улицы были завалены всяким мусором, разбитой техникой и трупами солдат и простых защитников города. В каждом переулке и закоулке стояли баррикады из чего только возможно, а из окон вели огонь из разного оружия гражданские, эсэсовцы и даже дети из гитлерюгенда.
Меж домов пробирались, отстреливаясь через каждую секунду, советские солдаты. Нервы у всех были на взводе. От страха, что сейчас их могут убить, хотя войне, глядишь, конец; от адреналина боя и от осознания того, что в этом проклятом месте – логове зверя – стреляет всё, что только может.
Берлин хрустел и трескался. Вот уже… две недели….
***
По дворам, сквозь шум выстрелов и взрывов, пробиралось с десяток человек в выцветающей зелёной форме, на которой, позвякивая, висели боевые награды, прикрытые грязными плащ-палатками, в кои люди и были облачены.
Они старались двигаться бесшумно и быстро, то и дело озираясь по сторонам, готовые в любую минуту открыть огонь из всех стволов.
Наконец, отряд подобрался к дому, который ещё буквально месяц назад был жилым, а в квартирах горел свет, люди занимались своими делами, с тревогой поглядывая на восток, откуда грозно и непоколебимо шла Красная Армия. Теперь же он был наполовину разрушен, уцелел только один подъезд. В развалинах виднелась разбитая мебель и прочая домашняя утварь, кое-где лежали оторванные человеческие конечности или сами обгоревшие трупы, от которых стоял отвратительный, тошнотворный запах. Запах мертвечины, вперемешку с гарью и порохом.
В доме было темно и прохладно, электричества не было, ибо советская артиллерия повредила кабели и прочие провода, уцелевшие люди скрывались в бомбоубежищах и прочих укрытиях, а в их комнатах расположились обороняющиеся немецкие солдаты, забаррикадировавшие не то что двери, а даже коридоры. Из окон сделали огневые точки и импровизированные дзоты, не дававшие прохода по Унтер-ден-Линден8, на которую и открывался вид с противоположной стороны дома.
8
Унтер-ден-Линден (