— — Если солдаты хотят сделать привал, мы можем остановиться, — ответила Рапсодия. — Но я не голодна.
Анборн фыркнул.
— Они уже завтракали, — надменно заметил он. — Мы поедем дальше, не стоит понапрасну терять время.
— Я бы хотела, когда мы будем проезжать мимо Круга, остановиться возле Дерева, — едва слышно проговорила Рапсодия и вцепилась в оконную раму — ее снова сильно затошнило. — Когда мы прибудем?
Анборн огляделся по сторонам, оценил положение солнца:
— Не позднее чем завтра днем.
— Хорошо. — Она накинула одеяло на плечи. — В таком случае мы можем остановиться, чтобы отдохнуть и поесть. Зная твой характер, Анборн, я не удивлюсь, если ты до завтра не дашь своим солдатам перекусить.
Генерал слегка улыбнулся:
— Как прикажете, миледи.
Тут в разговор вмешался Шрайк, ехавший, как всегда, чуть позади Анборна с двойной пращой в руках.
— Благодарение богам. Я как раз собирался оторвать кусок коры с первого попавшегося дерева и проглотить его.
Чем дальше они углублялись в зеленый лес, тем легче становилось путешествие.
Каждые несколько часов, если Рапсодия не спала, Анборн останавливал кортеж, чтобы она могла немного размять ноги. После короткой прогулки ей помогали сесть обратно в карету, и путешествие продолжалось.
Солнце уже опустилось за деревья, прорезав лес косыми золотыми лучами, и генерал наконец остановил маленький караван на ночлег.
— Пожалуй, сегодня мы проехали достаточно, — удовлетворенно проговорил Анборн, когда дверца кареты открылась. — Пришло время отдохнуть. Разведем костер и будем устраиваться на ночлег.
— Нам не следует останавливаться из-за меня, — возразила Рапсодия, опираясь на руку солдата, помогавшего ей спуститься по ступенькам. — Я могу спать в карете. Впрочем, я целый день только и делала, что отдыхала.
— Ну, теперь ты ведешь жизнь привилегированной великосветской дамы, — рассмеялся Анборн.
Пока солдаты разбивали лагерь, Шрайк помог генералу слезть с коня и усадил его на расстеленное одеяло неподалеку от костра. Рапсодия устроилась рядом с ним, ей тут же вручили чашку с сидром и тарелку с печеньем.
Она отстегнула Звездный Горн и вытащила клинок. Поляну наполнило низкое гудение, разнесшееся затем по притихшему сумрачному лесу.
Живущая в душе Рапсодии стихия огня отозвалась на зов меча, и ей стало легче.
Солдаты завороженно наблюдали, как Рапсодия приблизила пылающий клинок к сложенному в кучу хворосту, и через мгновение перед ними пылал жаркий костер, а во все стороны разлетались веселые искры, подобные светлячкам.
Рапсодия положила меч на колени, придерживая его локтями и не обращая внимания на волны пламени, пробегавшие по клинку. Она прислушивалась к болтовне четверки солдат, расположившихся у костра, чтобы перекусить. Еще четверо охраняли маленький лагерь.
«В этом ночном летнем лесу есть что-то освежающее и придающее силы», — подумала Рапсодия, глубоко вдыхая прохладный влажный воздух, так сильно отличающийся от сухого жара Ярима. Быть может, ей будет лучше среди чудесных лесных ароматов, под пологом листвы. Однако перед глазами у нее все еще стоял туман, и немного кружилась голова.
И хотя до Великого Белого Дерева оставалось много лиг, Рапсодия услышала его песню, таинственную мелодию, струящуюся в воздухе, исходящую от всех растений бескрайнего леса. Она закрыла глаза и зачарованно слушала, позволив музыке наполнить и очистить свое сознание.
Она начала тихо напевать песню о доме, которую слышала от своего отца-моряка, когда была совсем маленькой девочкой.
Родился я под этой самой ивой,
Отец мой был крестьянином простым.
У леса и реки я рос счастливо,
Играл в траве под небом голубым.
Но «Прочь отсюда!» ветер с запада воззвал,
И жажда приключений вдаль меня погнала.
Я бросил все, чем дорожил, и побежал,
Поверив в то, что солнце обещало.
Мне встретилась любовь под этой ивой,
И сердце встрепенулось, и в тиши
Я подарил колечко девушке красивой
И клятву верности принес ей от души.
Но «В бой! К победе!» ветер с запада воззвал,
И я послушно в путь пустился снова,
За короля и родину бесстрашно воевал
Под солнцем и луной, в жару и холод.
И семь морей под парусами бороздя,
Во сне я часто видел дорогую сердцу иву
И девушку, которая ждала, ждала, ждала…
Вот возвращусь, и заживем счастливо.
Но «Разворачивайся!» ветер с запада воззвал,
Когда корабль мой буря бросила на скалы
И ветер с мачты паруса срывал,
А солнце лишь бесстрастно наблюдало.
И вот я вновь лежу под нашей ивой,
Все позади: сраженья и далекие моря.
С невестой я навеки разлучен,
И крепко держит меня мать сыра земля.
Пусть «Прочь отсюда!» ветер с запада взывает,
Свободен навсегда мой дух теперь.
Он выше солнца, выше моря, выше неба,
Не ведает ни огорчений, ни потерь.
Едва лишь зазвучали первые слова, разговоры прекратились, Анборн, Шрайк и солдаты затихли. Всех увлекла грустная мелодия. Рапсодия закончила петь, и мужчины дружно вздохнули.
— А теперь еще одну песню, если ты в настроении, леди, — попросил Анборн, сделав большой глоток из своей кружки. — Ты можешь порадовать нас балладой под названием «Печальная и удивительная история о Симеоне Блоуфеллоу и туфельке любовницы»? Ты знаешь, это моя любимая.
Рапсодия рассмеялась, чувствуя, как тает комок у нее в горле и расслабляется ноющее тело.
— Песню гваддов? Ты хочешь послушать их песню?
Анборн состроил обиженную гримасу:
— Почему бы и нет? Хоть гвадды и маленький народ…
— Но они делают отличные скамеечки для ног, — добавил Шрайк:
— Из этого не следует, что они плохие певцы…
— Очень мягкие, если их сварить с картофелем…
— И создатели превосходных баллад…
— А также могут послужить отличной мишенью для арбалетчиков…
— Ладно! — Рапсодия так хохотала, что у нее заболели ребра. — Прекратите немедленно. — Она постаралась расправить плечи и откашлялась. — Мне нужна моя лютня, — добавила она, устраиваясь поудобнее. — Я была бы чрезвычайно признательна, если бы кто-нибудь принес мне ее из кареты.
Стражники вскочили на ноги, искоса посмотрев на своего командира и его адъютанта, которые умудрялись так нахально вести себя в присутствии леди, не вызывая у нее ни малейшего возмущения.
Анборн с комичным видом вздохнул, когда один из солдат побежал к карете за лютней.
— Конечно, она лучше звучит на концертине, — с умным видом заявил Анборн, повернувшись к Шрайку.
— Или на скрипке со струнами из жил гваддов.
Рапсодия поднесла руку ко рту, пытаясь подавить приступ тошноты и смеха.
— Еще одна такая реплика, Шрайк, и я не стану отворачиваться в сторону, когда меня начнет тошнить.
— Ничего себе, — разводя руками, проворчал Шрайк. — Никогда не видел, чтобы она была такой злой и раздражительной, правда, Анборн? Интересно, что на нее нашло? О, кажется, я понял. Твой племянник.
Анборн огрел старого друга по уху и бросил на него свирепый взгляд.
Рапсодия взяла из рук солдата лютню, настроила ее и заиграла мелодию душещипательной песенки гваддов Серендаира о герое Симеоне Блоуфеллоу и туфельке его потерянной любовницы.
— Другую! Спойте другую песню, леди, — попросил Шрайк, как только она закончила трагическую историю.
— Как насчет колыбельной? — спросила Рапсодия, поудобнее устраивая лютню на коленях. — И дело не только в том, что уже поздно, — мне пора начинать тренироваться.
Мужчины не стали отказываться, и Рапсодия запела старую песенку, происхождение которой давно забыла:
Спи, маленькая птичка, под моим крылом…
Анборн неожиданно побледнел и схватил Рапсодию за плечо.
— Спой что-нибудь другое, — прохрипел он. Рапсодия ошеломленно заморгала.