Перед глазами всплыла коварная ухмылка Претора: «Ты сам сгноишь свою бесчеловечную душу. Стаффа, ты проклятый человек... проклятый.... проклятый...»
«Это правда».
Его глаза остановились на сверкающем металле автомата. Он взял золотую реганскую чашу, поставил ее под диспенсер и равнодушно наблюдал, как микленианское бренди янтарной струей наполняло сосуд. Сможет ли он утопить этот издевательский голос в дымке опьянения?
«В самом деле, Претор. Проклятый, с тех пор, как впервые увидел тебя. Лучше бы я погиб вместе со своими родителями, а, Претор?»
Лениво он потягивал бренди, едва ощущая, его вкус, вкус самого лучшего напитка во всем Открытом Космосе.
Нежеланные, мимолетные видения прошлого — молодой Претор — смеющийся, показывал боевые приемы на тренировках — мелькнули и погасли в мозгу Стаффы. Мелькал калейдоскоп звуков и образов, чувств и воспоминаний. Он закрыл глаза, оживляя прошедшие дни.
«Мы были... мы значили так много друг для друга... когда-то».
Он вызвал в памяти гордость и даже любовь. «И в конце концов мы должны были встретиться как... как звери!» Болезненное оцепенение охватило пальцы той руки, которой он держал золотую чашу. «Что ты там в меня вложил, Претор?»
И опять возник голос Претора, от которого Стаффа поморщился: «У тебя нет души, Стаффа... нет ответственности перед Богом». Каждое слово выжигало, клеймило его душу огненными буквами. «Тебя оскорбительно и точно называют дьяволом».
Стаффа пытался заставить себя выпить все одним глотком, с трудом поднеся чашу трясущимися руками. «...Черт»— придушенный шепот вырвался из гортани Стаффы* «И я тебя убил, Претор». Он потряс головой, страшным усилием воли пытаясь отогнать навязчивые видения. «Так же, как я убил ее». ”
Он почувствовал пристальный взгляд магических глаз Крислы. От этого ему стало лучше и легче. Но он заставил себя думать о Преторе.
«О, я помню, Претор, как ты пришел ко мне после того, что я выиграл микленианские игры». Большим пальцем он провел по ободку золотой чаши. «Ты помнишь этот день, Претор? Ты помнишь, как ты гордился? Ты помнишь, как я бежал навстречу тебе? Обнимал тебя?»
«Мне было так одиноко... я так усиленно трудился. Тренировался месяцами, чтобы увидеть твою улыбку.» Стаффа зашелся от внезапной боли. «Да знаешь ли ты, что это значило для меня? Такого юного и ранимого, каким я был тогда? Все эти жертвы я принес только ради тебя. Эту кровь, пот, нескончаемую постоянную боль, от перегрузок.... все для тебя».
«Молодые люди... Нет, я был... один, один на том пути. Сирота. У меня никого не было, кроме тебя, Претор. И ты, только ты один был моей единственной верой и надеждой». Бренди понемногу действовало, принося долгожданное облегчение, расслабляя невыносимую хватку боли. Безжизненные глаза Крислы всплыли в затуманенной памяти. Напрягая всю силу самоконцентрации, он отогнал ее образ и восстановил лицо Претора.
«За тебя я мог бы умереть!» Во рту у него пересохло. «После всех этих лет борьбы за тебя. После всех этих лет, что ты заботился обо мне! После такого одиночества. Я нуждался в том, чтобы ты заметил меня, обратил высокое внимание... гордился мной... ты...» Стаффа набрал полную грудь воздуха и почувствовал острую боль.— «И тогда я выиграл Игры. Я видел триумф в твоих глазах, Претор. Триумф. Я помню, как ласково ты положил мне руки на плечи и назвал меня... сын».
Горько-сладкие воспоминания. «Да, я — твое величайшее создание, Претор». Он опять потянул бренди, бросив взгляд на голодисплей. Но почему я так не похож на всех? Разве у меня не такое же тело, как у других? Что делает меня чудовищем, монстром, а не просто человеком?» Печальное лицо Крислы снова возникло в тумане его мыслей.
Он уставился равнодушным взглядом на сверкающую чашу.
«Монстр? Чудовище? Сколько людей создали монстров? Ответь мне, Претор».
Образ Миклена сформировался над спящей платформой, медленно вращающейся, клубы дыма пролетали над континентами, зима разбрасывала снежный покров по истощенным солнцем землям.
«Видишь, мы продолжаем видеть одно и то же»,— сухо бросил он, опасаясь осуждающего выражения глаз Крислы. Она никогда не позволяла ему впадать в меланхолию из-за неудач. Но теперь... что ему оставалось делать?
«Итак, я убил все, что я когда-то любил. Своими собственными руками я сломал тебе шею, Претор.» Он поднял руки и стал рассматривать сложные узоры ладоней, изучая петли и сплетения на подушечках пальцев. «И Крисла, моя Крисла, я нажал на курок, и тебя больше нет. Ты была так близко... так близко, а я не знал».