Недавно встретил на рынке подругу моей дочери. Умница, лучшей на курсе была. Торгует турецким барахлом. Увидела меня, заплакала. «Вы, – говорит, – наверное, меня презираете, но у меня двое детей и муж безработный. Надеюсь, когда всё в стране наладится, я ещё смогу учить детей. Сейчас и Эйнштейну не разобраться в «теории относительности» нашей перестройки. У многих из нас всё в жизни пошло наперекосяк».
А что произошло с поэзией человеческих отношений – с любовью? Она исчезает по какой-то невнятной логике. И за это приходится расплачиваться искорёженными судьбами. Чем объяснить возникновение унизительных гражданских браков? Они разрушают устои семьи, – последнее прибежище души, – уничтожают само это прекрасное понятие. Это же демонтаж традиционной ячейки общества! Не зря говорят, что от здравого смысла до абсурда один шаг. Я хочу, чтобы вы поняли всю глубину своих заблуждений. Кто ответит за развенчание идеалов? Сколько времени придётся употребить на восстановление нравственности? Когда начнем взвешенный разговор на эту тему?
Наши родители верили и боялись, а мы просто верили, но каждый знал своё место. Превалировала чистота помыслов, занимали во всём твёрдую, неуступчивую позицию. Не зря говорят, что лучшее – враг хорошего. А теперь, когда грянул гром, что делать? Настала эпоха равнодушия, – завершил свой путаный монолог Белков. – Вы понимаете, о чём я? И до нас дошли сквозняки мировой капиталистической скорби. Лукавое время.
Глаза Белкова, густо оплетённые мелкими морщинками, устало потухли. Губы горестно вздрагивали на невыразительном блеклом лице, он весь подался вперёд, будто желая лучше рассмотреть товарищей или точнее донести до них смысл своих слов.
Теперь он заговорил с болью, тихо, не следя за смыслом, не задумываясь о логике. Слова сами лились, не встречая привычных контролирующих препятствий. Потом стало казаться, что он изо всех сил пытается не сбиться с мысли, что его язык еле ворочается, увязая в густой трясине слов. Фразы наслаивались, наползая, перебивая одна другую. Он вдруг потерял нить рассуждений и странным образом закончил свою несуразную речь:
– Молодежь требует перемен, не особо вникая в их суть. Помните, была прекрасная песня «Листья жёлтые над городом кружатся»? Победоносно, как эпидемия из пункта в пункт, неслась, из каждого окна лилась. Так и она надоела. На смену ей пришла другая песня, по моим меркам менее яркая, но другая. Вот в чём суть. И она всех устроила, всем нравилась. До некоторых пор. Потом ещё одна появилась. Такие вот мои параллели.
4
Инна сидит, удивлённо приоткрыв рот. «Какой контраст между физической измождённостью Белкова и его моральной силой!» – думает она. Проняла её речь коллеги неожиданной откровенностью. Она смотрит на него со жгучим любопытством и искренним участием, сердцем осязая каждое слово. Ей ясно: он не одинок в своём мнении.
Инна уже собралась было поддакнуть, но решила повременить. «Неровен час, «поведет» его со своим доброхотством куда не надо», – подумала она. И не ошиблась, так как Белков понес, по её мнению, ахинею.
– Я понимаю, не сразу разразилась беда, проблемы накапливались постепенно. Но кто бы мог подумать, что всё так обернётся? Абсолютно неожиданный, непредсказуемый результат. Мы – жертвы дикого безвременья. Где обещанное, грамотно структурированное, благополучное общество? Сколько ещё продлится нестабильность? История знает такие случаи? Не было прецедента! Придет время, и мы найдем объяснение этим явлениям, они у нас ещё попляшут, – вдруг забормотал Белков, отвечая на какие-то свои мысли, бессознательно вторгшиеся в развиваемую им выстраданную теорию.
Глаза многих присутствующих с любопытством ощупывают «трибуна».
От волнения у Белкова сбивается дыхание. Он нервно облизывает губы, словно пытаясь стереть с них следы своих неожиданных слов, и прикрывает морщинистые веки, от страха, что из глаз могут брызнуть позорные слезы. А в завершение произносит странную фразу о том, что на том свете всем нам корчиться на костре.
«Как мне отнестись к этому инциденту и к самому Белкову? Маленький, озлобленный, оскорблённый, замороченный жизнью человечек? Не от мира сего? Никто не оспаривает его прав, но и никому нет до него дела. Он волен говорить всё, что ему заблагорассудится. Но, как ни горестно разрушать его иллюзии, я вынуждена признать, что «его поезд ушел». Пусть так, ну и что из того? Интересно, его обычная застенчивость – следствие отсутствия денег или наглости? Мало я его знаю, – думает Инна. – Старпёр чертов, перестал притворяться и, не сумев смирить волнение, выпалил то, что казалось и вымолвить никогда не сможет. Вот что пряталось за его отстранённостью! Исповедовался. А какую цель преследовал? Очистил свою душу откровением. Для его репутации выгоднее было бы скрывать истинные причины, побудившие к возмущению. С чего это его прорвало? Что с ним стряслось? Отчего им завладело отчаянное желание выговориться, вынести из души наболевшее, набрякшее за последнее десятилетие? Дошел до грани?