Иван Петрович, не привыкший к такой неприличной откровенности подчинённых, грозно насупив брови, бросил в зал сакраментальную фразу:
– Это всё, на что вы способны?!
Потом удивленно заявил:
– Не пойму, чего вы добиваетесь, что за странная постановка вопроса? Почему избрали такую оригинальную линию поведения? По принципу: а пусть мне хуже будет! Никаких более веских доводов вы не могли привести? Из всех ваших оправданий и высказываний последнее было наименее удачное. Предположение, скажу я вам, явно взято с потолка, продиктовано эмоциями, к тому же далеко не умными. Не разговор, а мелодрама у нас выходит, массаж для нервной системы. Во всяком случае, согласитесь, пальма первенства в произнесении подобных спасительных сентиментальных фраз обычно принадлежит некоторому типу женщин. Это дамский козырь, их своеобразная манера выражаться. С той, однако, разницей, что женщин она мило украшает, а нас, мужчин, – нет. Держите чувства в узде, не распускайтесь. С полным правом у меня возникает вопрос: откуда у вас такое сползание на чрезмерную, нервную чувствительность? Почём знать, может, я тут что-то проморгал?.. – жёстко съехидничал Иван Петрович.
Ирония шефа вызвала у зама лёгкую улыбку, которая не ускользнула от внимания Елены Георгиевны.
«Ох, боюсь, взорвется сейчас Суханов. И понесла же его нелегкая переводить спор в такую плоскость. Крупная осечка. Вляпался в историю. А тут ещё Инна лезет не в свои сани, подзуживает. Карты Алексею путает, а ему и так трудно перестраиваться. Брякнула и сидит неподвижная и непроницаемая, как сфинкс, приличие, когда не надо, соблюдает, – раздражённо думает Елена Георгиевна. – Кто же стерпит, когда его выставляют в невыгодном, даже подозрительном свете. Что он предпримет, чтобы оправдаться? Эх, Алексей, тебе бы не выдавать своего настроения. К чему всем эта твоя мнительность? Может, и посочувствуют, но уважать перестанут. Такая тактика унизительна и бесперспективна. А ещё тебе бы увеличить дистанцию между собой и руководством».
Разговор начал принимать нежелательный оборот. По залу, как огонь по скопившемуся в низине тополиному пуху, пробежал тихий, веселый смешок.
– Кто бы возражал, – радостно поддакнула шефу Инна, ободрённая неуверенностью Суханова.
Лицо её меняло выражение без малейших усилий. Сейчас оно сияло детским восторгом. Её прямо распирало от гордости. Повезло. Вклинилась!
Иван Петрович метнул в её сторону сначала недовольный, потом грозный взгляд. В ту же секунду на безразличной физиономии Инны уже не читалось ни осуждения, ни одобрения. Паинька.
Суханов стоит как оплёванный, мнётся и незаметно для многих проводит большим пальцем себе поперек горла.
«Мое поведение играет шефу на руку. Зря я вышел из себя. Тонко рассчитанная грубость шефа имела целью осадить меня или сбить с толку? – пытаясь обнаружить хоть тень сочувствия к себе, думает он. – Уж как пить дать, я ответил бы ему чин по чину, будь мы один на один. А принародно теряюсь. Проклятое детдомовское наследие! Обычно я держу язык за зубами хотя бы перед начальством, а сегодня, дурак, вспылил. Неудачи замучили, – жалеет себя Суханов и мысленно казнит за потерю контроля над ситуацией. Наконец он берет себя в руки и неуверенно мямлит: – Здесь было сделано замечание, порочащее мою репутацию как руководителя группы. Я виноват, но наказание несоизмеримо с виной. Понимаю… это не меняет дела, и я рискую показаться наглым, но…
Деловой вид слетел с худого, нервного лица Суханова. От волнения ещё некоторое время он не может говорить связно.
А Иван Петрович продолжил наступать:
– Всё ещё не осмеливаетесь посмотреть правде в глаза? Долго ещё вы собираетесь развлекать нас своими россказнями и давать «исторические» обзоры происходящих событий? Не утруждайте себя объяснениями и оправданиями. Надоели ваши вечные претензии и жалобы. Вы редко бываете чем-либо довольны. Похоже, вашим требованиям не будет конца. Вам смелости хватает только на то, чтобы дискутировать? Так? – сумрачно поставил риторический вопрос Иван Петрович, и его рука предостерегающе взметнулась ладонью вперед, указывая на желание уклониться от продолжения неприятного разговора.
Суханов терпеливо снес несправедливые оскорбительные слова шефа. Он сделал паузу, стараясь окончательно овладеть собой, потому что считал себя обязанным что-то сказать в ответ, хотя понимал, что в этой ситуации его слова едва ли прозвучат убедительно. «Дело дрянь», – только и подумал он угрюмо.
– Предоставьте мне возможность закончить. Я до некоторой степени возражаю против такой интерпретации моего высказывания. Из моих слов ровным счетом ничего не следует… – не находя других подходящих фраз, неуверенно произнес Суханов, уже боясь поддаться на уговоры и согласиться работать над чужой темой.