Около надгробия Ника сидел человек. Исхудавший, поникший, пьющий. Он молча пил, прислонившись к надгробию и смотрел на небо, словно чего-то ждал. Микио часто приходил на могилу Никериала и мог просто молчать часами, уставившись в одну точку. После смерти мага иллюзионист больше не появлялся в Совете, полностью уйдя в себя: не было больше ни шуток, ни фальшивых улыбок, во взгляде осталась лишь обреченность и пустота, будто этого неугомонного человека разом выпили, словно он полностью ушел в свои иллюзии, отгородившись ими от утраты.
Фил молча подошел к надгробию, заметив в траве несколько пустых бутылок.
«Магистр целительства Никериал Ленге
Он посвятил свою жизнь народу, но был ими же и предан»
Могила была лишь формальностью, в ней не был даже погребен пепел, но Филу просто нужно было место, чтобы пообщаться с братом, и как, оказалось, это было нужно не только ему.
- Ну, здравствуй, Микио.
Иллюзионист промолчал, все также уставившись на небо. Он всегда молчал, когда приходил Филгус и магистр не был уверен, что маг говорил, даже когда его не было рядом, но мужчина до сих пор пытался разговорить Микио, не хотел, чтобы человек, которого в свое время спас Ник умер на его же могиле от тоски. Мастер иллюзий был похож на бездомную собаку, которая уцепилась за первую руку, что догадалась ее погладить, и сейчас медленно умирала без своего хозяина, и видеть это для магистра Гоннери было невыносимо.
- Ты знаешь, сегодня умерла Ирен и я пришел сообщить об этом Нику. Думаю, он должен… знать.
Микио неожиданно кивнул и тихо произнес, впервые за несколько месяцев посмотрев на Филгуса:
- Знаю. Я же ее и убил.
У магистра пересохло в горле, а изнывающая от боли душа вмиг заледенела от ужаса. Мастер иллюзий говорил об убийстве принцессы так сухо, обыденно, что не верилось своим ушам. Филгус упал перед ним на колени, не в силах вымолвить и слова – губы не слушались, а сердце молило, чтоб эти слова были лишь обманом усталого разума. Это было все дурным сном. Все это – и смерть Ника, и его могила, и убийство Ирен.
- Она меня сама попросила, - тихо сказал Микио, предвещая весь рой вопросов, что крутился у Фила в голове. – Умоляла. И я ее смог понять. Дал столь щедрый дар. Успокоение. Рядом с ним.
Магистр запустил дрожащие руки в волосы и закрыл глаза.
- Зачем ты это сделал. Зачем. Тебя убьют. Казнят.
- Я знаю. – Микио вновь посмотрел на небо. – Это мой последний день.
Иллюзионист не выглядел расстроенным, наоборот, Филу на миг показалось, что он улыбался, как безумец, который внезапно нашел цель. Филгус внезапно увидел, что мужчина в руках сжимал какой-то странный кулон – капля янтаря, - и ему стало не по себе. Было что-то знакомое в этом камне, что-то на краю сознания, какая-то мысль, воспоминание, что он никак не мог уловить, что-то связное с Ником.
- Я нашел способ спасти Ники, - шепот Микио был страшный, безумный, он обращался в пустоту, улыбаясь и салютуя бутылкой незримому собеседнику. – Эта вещь его спасение, способ отменить все это, стереть из мироздания и написать новый сюжет на полотне жизни.
- Я не понимаю.
Иллюзионист повернулся к магу.
- Я умру сегодня, но Никериал Ленге будет жить.
Филгус Гоннери очнулся на больничной койке в госпитале Парнаско. В его груди невыносимо болел истощенный очаг, возле кровати сидела жена и с тревогой вглядывалась в лицо мужа. Все тело магистра болело, и в нем чувствовалась слабость, но отчего-то в голове засела мысль, что все будет хорошо.
- Магистр Гарриус мне сказал, что если ты и дальше будешь себя изводить, несмотря на его предписания, то он больше не разрешит тебе навещать Ники, - Лира ворчала, пытаясь призвать к ответу совесть мужа. – Ты уже лежишь тут два дня, а так и не понял, что твои фортели тут так просто не пройдут?!
Филгус улыбнулся, отчего вызвал у жены новый поток нравоучений.
Это был просто страшный сон. Кошмар, порожденный уставшим разумом и кучей зелий, что в него вливали целители. Просто сон.
Ник был жив, а все остальное было не важно.