Доминик с долей застенчивости прикоснулся к нему:
– Да, ты права. Со мною с тех пор произошло много всего…
Он не стал пояснять свои слова, и на минуту воцарилось внезапное неуютное молчание. Но тут отворилась дверь, и в гостиную вошла потрясающая женщина. Очень большие широко посаженные глаза дополняли необычные черты ее лица, соединяющие в себе юмор и силу. Она была стройна, невелика ростом и чрезвычайно элегантна. На ней было темное платье, очень простое, словно бы предназначавшееся для того, чтобы продемонстрировать скорбь, однако лиф его был скроен так великолепно, что наводил на любые другие мысли, кроме скорби. Не производя впечатление траура, платье подчеркивало чистоту кожи и изящество фигуры его обладательницы.
Доминик повернулся, услышав ее шаги:
– Миссис Парментер, разрешите представить вам мою свояченицу, миссис Питт. Шарлотта, это миссис Парментер.
– Здравствуйте, миссис Питт, – вежливо проговорила Вита, торопливо окидывая взглядом темно-коричневую юбку гостьи и пытаясь при этом оценить не ее доход или социальное положение, как сделала бы другая женщина, а ее кожу, глаза и губы, прелестные плечи и грудь. От улыбки ее веяло холодком.
– Здравствуйте, миссис Парментер, – ответила с улыбкой Шарлотта, как будто бы ничего не замечая. – Я зашла, чтобы поздравить Доминика с принятием сана. Это великолепная новость. Мои мать и сестра также будут рады за него.
– Наверно, вы не общались с ним достаточно долгое время, – заметила хозяйка дома, не то чтобы с осуждением, но едва заметно изогнув свои совершенные брови.
– Боюсь, что так. И я восхищена возможностью новой встречи, хотя и приношу свои соболезнования по поводу события, сделавшего ее возможной. Мне чрезвычайно жаль.
– Я поражена тем, что вы о нем уже знаете, – удивилась Вита; тень улыбки легла на ее пухлые губы. – Должно быть, вы читаете номера самых ранних газет.
Шарлотта изобразила удивление:
– Так, значит, известие уже попало в газеты? Я этого не знала. Впрочем, я не читала газет.
То, что она не занимается подобными делами, следовало отсюда по умолчанию.
Миссис Парментер на мгновение оказалась выведенной из равновесия:
– Тогда как вы узнали о нашей трагедии? Едва ли она уже успела стать предметом обсуждения в обществе!
– Суперинтендант Питт рассказал мне о ней, по-семейному. Он – мой муж.
– Ох! – На какое-то мгновение гостье показалось, что Вита собирается рассмеяться. В голосе ее прозвучала истеричная нотка. – Ох… понимаю. Теперь все понятно.
Она не стала пояснять, что именно хотела этим сказать, однако в глазах ее промелькнуло загадочное выражение… Промелькнуло и исчезло.
– Очень мило, что вы зашли к нам, – произнесла она невозмутимым тоном. – Надо думать, вам нужно много узнать друг о друге с момента последней встречи. По естественным причинам мы сейчас не принимаем, однако, если вы согласитесь отобедать вместе с нами, мы будем вам признательны.
Доминик бросил на нее полный благодарности взгляд, и хозяйка улыбнулась ему в ответ.
– Благодарю вас, – согласилась Шарлотта, прежде чем та смогла передумать.
Вита кивнула ей, а потом повернулась к Кордэ:
– Надеюсь, вы не забудете сегодня днем принести для всех нас траурную ленту? – Она легко прикоснулась кончиками пальцев к его руке.
– Ну, конечно же, не забуду, – поспешно произнес он, посмотрев ей в глаза.
– Спасибо, – проговорила миссис Парментер. – А пока прошу извинить меня.
После того как она вышла, Доминик пригласил миссис Питт сесть и занял место напротив нее.
– Бедная Вита, – проговорил он, ощущая, что лицо его отражает сразу и симпатию, и полное теплоты восхищение. – Это такой удар для нее! Однако думаю, что ты и сама это понимаешь. – Он кусал губу, и глаза его были полны сожаления. – Мы с тобою уже пережили такой же ужас и страх, который только крепнет день ото дня. Вся сложность заключается в том, что сделать это мог только кто-то из находившихся в доме людей и, похоже, что убийцей мог стать сам преподобный Парментер. Полагаю, Томас рассказал это тебе?
– Самую малость, – призналась молодая женщина.
Ей хотелось дать зятю какое-то утешение, однако оба они понимали, что это невозможно. Она также хотела бы предостеречь его, однако подобную ситуацию они уже переживали со всеми ее очевидными опасностями: всегда можно сказать или сделать что-нибудь необдуманное, малой ложью прикрыть глупые или подлые проступки, которые предпочтительно укрыть от чужого глаза. A таковые всегда найдутся. И с менее очевидными: желанием быть честным и выложить то, что считаешь истиной, и только когда станет слишком поздно, обнаружить, что тебе была известна лишь половина правды, причем вторая половина полностью меняет сделанные тобой выводы. Слишком легко судить, слишком трудно заставить себя забыть. Человек видит больше, чем ему хочется, когда речь заходит о слабостях и болевых точках других людей.