— «Летучая мышь», — прочитал Дрекслер по только что извлеченной записной книжке.
— Да, — согласился Майндль. — И Штраус подхватил свою последнюю болезнь, дирижируя в Придворной опере. Я бы сказал, особой связи нет. Ничего такого, чтобы стоило беспокоить скорбящую вдову.
Гросс уже не мог более сдерживать кипящее в нем возмущение.
— Инспектор Майндль, я хотел бы напомнить вам, что я и адвокат Вертен привлечены князем Монтенуово. Мы подотчетны ему. С кем мы считаем нужным беседовать или не беседовать — это не дело полиции.
— Прошу вас не путать. Теперь это всецело дело полиции.
Говоря это, Майндль поднял голос на полтона выше. Он набрал воздуха в легкие.
— Смотрите, — сказал он, успокаиваясь. — Мы — бывшие коллеги. Нет необходимости испытывать враждебные чувства друг к другу. Я признаю, что имеет место некоторая профессиональная неприязнь. Однако когда одна из наиболее важных персон в нашей культурной жизни подает жалобу…
— Госпожа Штраус пожаловалась по поводу нашего визита? — поинтересовался Гросс.
— Скажем, — Майндль сцепил пальцы рук вместе перед собой на письменном столе, — это была не столько жалоба, сколько официальный запрос. Ее взволновал ваш визит, смутило ваше истинное намерение.
— Как я уже говорил, — заметил Гросс, — мы хотим быть скрупулезными. Проследить все возможные нити, наводящие на след. Кто-то пытается убить господина Малера, и мы хотели бы найти этого человека до того, как он или она преуспеет в своем намерении.
— Я-то скорее полагал, что мы сведем список подозреваемых к одному человеку, — заявил Майндль, бросив взгляд на инспектора Дрекслера. — Я возвращаюсь к вопросу о том, кто засунул в петлю господина Гюнтера.
— Верно, — согласился Гросс. — Но ведь всегда есть вероятность наличия сообщников.
— Я с трудом смог бы вообразить себе, что такую месть способна замыслить женщина, в особенности в отношении господина Малера. За что? За печально закончившийся любовный роман? За критическое замечание на репетиции?
Ни один из трех не дал ответа на это. То, что Майндль был совершенно слеп к мотивам, руководящим людьми, являлось признаком того, насколько несостоятелен был он как инспектор. Этот человек представляет собой простого крючкотвора, заинтересованного лишь в собственном продвижении, но вовсе не полицейского, подумал Вертен. Его поражала эта способность проявлять поистине византийскую проницательность в вопросах придворной политики, но оставаться полным невеждой в основах человеческой психики.
— Я созвал вас не для того, чтобы спорить, а скорее для того, чтобы убедиться, что мы придерживаемся единой точки зрения, — заявил Майндль, натужно стараясь быть обходительным. — Я хотел бы знать, в каком направлении работаете вы, кого будете опрашивать. Это сэкономит нам время для обеих сторон. В конце концов, мы не хотим делать двойную работу.
Гросс вздохнул. Ничего не оставалось делать, кроме как попытаться по меньшей мере показать видимость сотрудничества с Майндлем.
— Видите ли, — начал Гросс, — это несколько сложный вопрос.
Через двадцать минут криминалист покончил со сжатым обзором положения дел на сегодняшний день, включая краткий перечень возможных подозреваемых и возможных алиби, которые те имели на различные упомянутые даты. Он также сообщил о направлении, в котором сейчас двигалось их расследование, изучении друзей и врагов Малера из его прошлого в качестве студента Венской консерватории. Однако Гросс и словом не обмолвился о расширенном расследовании, ведущемся в настоящее время, — о возможном серийном убийстве некоторых выдающихся венских музыкальных деятелей.
В течение изложения этого отчета Майндль с мудрым видом кивал, но Вертен сомневался в том, что он вникает в него. Вместо этого он полностью положился на прилежно делающего заметки Дрекслера.
— Мы должны сосредоточиться на тех, кто собрался в Альтаусзее, — заявил Майндль, когда отчет был завершен. — В конце концов, круг подозреваемых в том инциденте очерчен более четко.
— Если только вы не допустите, что кто-то подрезал велосипедный тросик еще до того, как велосипед был доставлен. — Вертен не мог удержаться; ему хотелось согнать самодовольную ухмылку с лица Майндля. — Или же посетитель, который мог прибыть незамеченным глубокой ночью. Велосипеды стояли снаружи и не охранялись.
— Безусловно, — изрек инспектор, но безо всякого убеждения. Обращаясь к Гроссу, он сказал: — Вам повезло, что вы предусмотрительно послали человека на место отдыха в деревне.
Гросс на это замечание просто кивнул.
Когда они уходили, Майндль сделал им еще одно замечание:
— Время имеет исключительную важность для нас, господа. Пока что мне удалось не допустить появления в прессе каких-либо домыслов относительно покушений на жизнь Малера. Но не следует ожидать, что я еще долго преуспею в этом. Это всего лишь вопрос времени, как скоро какой-нибудь предприимчивый или, скорее, рыщущий в поисках скандальных новостей журналист обнаружит факты и выплеснет их на первую полосу одной из ежедневных венских газет. Тогда человек, которого мы преследуем, заляжет на дно или, что еще хуже, решит быстро нанести удар и покончить с этим делом.
Вертену очень не нравился такой поворот событий, но он вынужден был признать правоту Майндля. Время работало против них.
Дрекслер проводил его и Гросса из здания управления на Шоттенринг. День выдался теплым. Гросс предложил перекусить, но Дрекслер отговорился под предлогом срочных дел.
Перед тем как уйти, он сообщил:
— В деле Гюнтера наметилось продвижение. Мы наконец нашли свидетельницу, молодую женщину несколько сомнительных занятий, как вы понимаете, которая стояла на углу улицы неподалеку от квартиры Гюнтера в ночь его смерти. Один из моих толковых сержантов решил проверить ночную обстановку на соседних улицах, дабы узнать, не практикует ли какая-нибудь женщина свое ремесло поблизости. На это ушло много времени, но в конце концов мы нашли эту труженицу.
Гросса меньше интересовали способы поиска свидетельницы, чем то, что у нее было рассказать.
— Не томите, приятель.
— Она упомянула человека, покинувшего здание поздно ночью. Крупного мужчину, который ушел пешком. Однако газовый фонарь поблизости от дома Гюнтера не горел, так что она не смогла рассказать нам ничего особенного. Возраст, тип лица, одежда. Ничего такого, хотя она склонна считать по его походке, что скорее это был человек средних лет, нежели молодой. Но когда она поняла, что он не собирается воспользоваться ее услугами, то потеряла всякий интерес к нему.
— А его не ожидал какой-нибудь экипаж, фиакр? — спросил Гросс.
— Девица утверждает, что он ушел пешком. Зашагал по Херренгассе в направлении Хофбурга, а не в ее сторону.
— А она не могла поточнее назвать это «поздно ночью»? — поинтересовался Вертен.
Дрекслер пожал плечами:
— Ей помнится, что колокол церкви миноритов [74]пробил два часа, но не уверена, сколько времени прошло после этого, когда она увидела человека.
— Так что где-то между двумя и тремя часами ночи? — прикинул Гросс.
— Такое предположение выглядит разумным, — согласился Дрекслер.
Вертен собирался высказать очевидное заключение, когда вклинился Гросс, буквально заговорив его же собственными словами:
— Надо полагать, что этот же толковый сержант сейчас расследует ночную жизнь и дальше по Херренгассе в надежде найти другого свидетеля?
Дрекслер улыбнулся:
— Работать с вами — сплошное удовольствие, доктор Гросс. Не требуется объяснять дважды.
Гросс кивком согласился с комплиментом.
— И еще одна вещь, — заметил Дрекслер. — Этого человека нельзя злить.
— Вы имеете в виду Майндля? — спросил Вертен.
Дрекслер кивнул.
— Он не питает особой любви к вам.
— Что и было продемонстрировано в избытке, — хмыкнул Вертен.
— Он уповает на то, что вы сделаете ошибку в расследовании. Что он сможет каким-то образом разрушить вашу карьеру, вашу репутацию.
74
Одна из старейших церквей в центре Вены, некогда построенная прибывшим в Вену орденом миноритов католической церкви.