— Вам придется разговаривать об этом с… кажется, это сыскной инспектор Дрекслер.
Гросс испустил раздраженное ворчание.
— Мы можем поговорить с господином Малером?
Резкий кивок доктора мог означать только категорический отказ.
— Сейчас он отдыхает. Я думаю, что к завтрашнему утру…
Гросс не стал ждать, пока медик договорит, а порывисто повернулся и пулей вылетел из комнаты ожидания.
Скверное поведение Гросса стало причиной того, что Вертен весь залился краской.
— Я извиняюсь за бестактное поведение моего коллеги, доктор Баумгартнер.
— Вы действительно должны были заставить вашего друга успокоиться. С такими выходками он наживет себе инфаркт миокарда.
И доктор ретировался почти столь же стремительно, как и Гросс, возможно, вдогонку за своими собственными коронарными осложнениями.
Это оставило Вертена в комнате ожидания в обществе Натали Бауэр-Лехнер; Жюстина предавалась неусыпному бдению в комнате брата.
— Наконец-то хорошие новости, — произнесла скрипачка, падая в кресло.
— Могу ли я принести вам чего-нибудь? Воды?
— Нет, я превосходно чувствую себя. Это было такое ужасное переживание. Его после обеда мучили бесконечные позывы к рвоте, он весь горел и выпил столько воды, как будто умирал от жажды. Чудовищно, просто жутко. Мы в любом случае собирались сегодня вернуться в Вену. Густлю надо подготовиться к «Тангейзеру» на следующей неделе. А теперь еще и это.
Придворная опера была закрыта часть июня и весь июль, но этим летом там устраивалось особое празднество в честь вдовы Рихарда Вагнера, Козимы Вагнер, основателя фестиваля в Байрейте. Оно включало исполнение оперы «Тангейзер» в ее честь. Однако, как было известно Вертену, это событие отнюдь не приветствовалось единодушно музыкальным и артистическим обществом Вены, ибо Вагнер все еще оставался предметом разногласий борцов за чистоту музыкальных традиций.
Он уселся рядом с госпожой Бауэр-Лехнер, погладив ее по руке.
— Теперь все в порядке. Вы слышали мнение доктора. Никаких далекоидущих последствий.
— Да, — сказала Натали без убеждения. — Она обвиняет вас. Я имею в виду Жюстину. За то, что вы покинули ее брата.
— Я не покинул его. Полиция взяла охрану на себя.
— Он просил встретиться с вами, но вы прислали своего помощника.
Мысли его собеседницы явно блуждали где-то вдалеке. Но сейчас было не время для споров такого рода.
— Если вы не возражаете, я хотел бы задать вам несколько вопросов.
— Полиция уже покончила с этим. Вы не могли бы просто переговорить с ними?
— Намного больше пользы получить все сведения из первых рук. Господин Малер настоятельно потребовал от меня найти злоумышленника. Вы видели, как он разговаривал со мной на железнодорожной станции.
— Да, вы правы. Мы все немного ошеломлены последними событиями. Начинайте. Все, что угодно, лишь бы помочь Густлю.
— Давайте начнем с самого очевидного. — Вертен выудил свою записную книжку в кожаном переплете из внутреннего кармана сюртука. — Кто в последнее время находился на вилле Керри?
— Вы имеете в виду, кроме меня, Жюстины и Арнольда?
Значит, Розе не уехал, подумал Вертен. Исключенный из завещания Малера, если он женится на Жюстине, но все-таки оставшийся гостем в доме.
— Да.
— Итак, там был господин правительственный советник Ляйтнер. Он посетил нас вчера, привез на подпись какие-то важные бумаги для Густля. Некоторое время они разговаривали друг с другом. Кажется, господин Ляйтнер вернулся в Вену этим утром.
— Привез ли он что-нибудь с собой на эту встречу?
— Вы имеете в виду коробку рахат-лукума?
Вертен утвердительно кивнул.
— Ту коробку доставили почти неделю назад. Прямо из Стамбула. Не могу сказать, сколько кусочков Густль съел из нее. Я уверена, что полицейские ошибаются, считая это источником яда.
— Их разговор был… дружелюбным?
Натали посмотрела на него серыми проницательными глазами:
— Вы хотите сказать, не слышали ли мы криков, как при его последнем посещении?
— А вы слышали?
— Нет. Собственно говоря, их общение имело довольно радушный характер.
— Приезжал еще кто-нибудь?
— Эта сопрано, Герта Рейнгольд, совершенно неожиданно появилась в среду.
Именно та, которую Малер заставил тридцать раз пропеть отрывок из арии Моцарта, чтобы добиться правильного исполнения. Та, которая в конце концов выкрикнула прямо в лицо Малеру: «Умри, ужасное чудовище!»
— Похоже, там тоже все было решено миром, — продолжила Натали. — И Герта, кажется, не привозила никаких конфет. При отъезде они расцеловали друг друга в щеки. Конечно, еще присутствовали дежурный полицейский и ваш человек, господин Тор, который приезжал вчера. Похоже на то, что он очень усердный работник, но чрезвычайно робок.
Вертен согласился.
— Нет, это, должно быть, тот безобразный бродяжка, которого задержала полиция, когда он этим утром шнырял вокруг виллы.
Он слышал об этом впервые.
— Кто же это?
— Я слышала фамилию… Как это? Нет, не могу припомнить… такой омерзительный субъект. Говорит, что Густль посылал за ним. Чепуха. О чем ему говорить с подобным типом? Густль категорически против использования клаки.
Гросс ждал его у входа в больницу.
— Я счел, что госпожа Бауэр-Лехнер проявит большую словоохотливость, отвечая на ваши вопросы в моем отсутствии. Так оно и вышло?
Вертен быстро рассказал Гроссу, что ему удалось узнать.
— Шрайер, — сделал вывод Гросс. — Это должен быть он. Глава клаки. Его взяли под стражу? Но это нелепо.
Вертен надеялся, что встреча с Дрекслером будет отложена до утра, так что он сможет вернуться к Берте, но эта новая информация требовала от коллег спешно переговорить с ним сегодня же. Все еще было светло, такой приятный вечер с дуновением ветерка с Дуная, несущего с собой запах свежей воды. Направляясь в сторону Полицейского управления, они продолжали обсуждать эти новые события.
— Кто знал о слабости Малера к этим конфетам? — спросил Гросс.
— Все, кто когда-либо навещал места его пребывания. Коробка всегда находилась где-нибудь у него под рукой. Или же любой, кто читает колонки сплетен. Журналисты обожают излагать подобные подробности частной жизни.
— Излагать что?
Вертен пожал плечами:
— Ну, полагаю, Малеру в конечном счете не чуждо ничто человеческое. Что он сладкоежка. Что ему присылают их из Стамбула.
— Явно не эту коробку, — заметил Гросс. — Или турки решили отмстить за поражение при осаде Вены четыреста лет назад? [87]
— Кто-то на вилле Керри, должно быть, положил несколько отравленных конфет в присланную из Стамбула коробку, — вслух высказал свою мысль Вертен.
— Да, — подтвердил Гросс, — это самое логичное умозаключение. Если только исключить возобновление исламского завоевания Европы.
Вертен счел хорошим признаком то, что Гросс находится в шутливом расположении духа, но также нашел эти замечания и несколько раздражающими.
— Нервная дрожь, — признал Гросс, как будто прочитав мысли своего друга. — Адель обычно советует мне умерить свой пыл. Я всегда полагал это изощренным способом для женщины намекнуть мужчине заткнуться.
— Ваша супруга — тактичная дама, — изрек Вертен, когда они вышли на Шоттенринг и направились в управление полиции, где Дрекслер, в момент их появления, все еще находился на посту. Вид у сыскного инспектора был измученный. Он стоял у небольшого распахнутого окна в своем кабинете, глубоко вдыхая приятный вечерний воздух.
— Присаживайтесь, господа, — пригласил он. Выбирать было не из чего: перед письменным столом Дрекслера стояли только два старых деревянных стула. Гросс и Вертен сели.
— У меня по расписанию на этой неделе начинается отпуск, — вздохнул инспектор, падая на стул с кожаной обивкой, единственный признак комфорта в этом небольшом, спартанского вида кабинете. Вертен приметил фотографию пышногрудой женщины и нескольких мальчиков в коротких штанишках. Семья Дрекслера? Надо полагать, что да, хотя инспектор меньше всего походил на отца семейства.
87
Гросс имеет в виду осаду Вены в 1529 г., когда число осаждавших турок в десять раз превосходило силы защитников города.