Прочие полицейские стояли, уткнув носы в согнутые в локте руки, пытаясь побороть отвратительное зловоние. Они ждали прибытия машины «скорой помощи», чтобы отправить тело в городской морг, находившийся в подвале Главной больницы.
— И насчет господина Редля, — теребил Дрекслера Гросс.
— Да. Обязательно. Я немедленно пошлю несколько человек по этому адресу. Вполне возможно, что Редль все еще находится здесь и только пустил слух, что уезжает в Америку.
Он кивнул старшему из своих людей, который, надо полагать, и отправится на выполнение именно этого особого задания.
Дрекслер изобразил некое подобие улыбки, когда Вертен взглянул на него.
— Что ж, я полагаю, что господин Малер может теперь свободно вздохнуть. Спасибо вам, приятели.
— Большое спасибо Тору за его собственный промах, — произнес Гросс так, что можно было сказать, что он гордится этим исходом.
— Вы еще сможете отдохнуть с вашей семьей, — сказал Вертен Дрекслеру, и сыскной инспектор с вожделением во взгляде кивнул:
— Я бы отдал свою пенсию, чтобы как следует выспаться хоть одну ночь.
Через двадцать минут, когда автомобиль увез бренные останки Вильгельма Тора, и после указания привратнице, госпоже Игнац, до утра призвать в контору уборщиц Вертен и Гросс отправились обратно на Иосифштедтерштрассе.
Раннее утро было восхитительным. Небо к востоку от Иосифштадта становилось розовым, смешанным с тонами персика. Гросс насвистывал отрывки и мелодии из Моцарта: часть арии из оперы «Так поступают все женщины» и одну-две бесконечное число раз повторяемых строки из «Маленькой ночной пьесы». Он был явно удовлетворен исходом, но Вертен чувствовал себя немного не в своей тарелке.
Возможно, это было из-за спада напряжения и потому, что им не разрешили произвести арест. Они не могли допросить человека и подтвердить свои подозрения. Вместо этого они должны были удовольствоваться своими выводами, предполагая, что Тор на самом деле являлся Вильгельмом Карлом Роттом, младшим братом Ганса Ротта. Он страдал паранойей из-за Малера: Вильгельм обвинял его во всем, не только в возможном музыкальном плагиате, но также и в потере братом разума и в смерти в результате чахотки, которой тот заразился в сумасшедшем доме. Помещение брата в лечебницу и последующая смерть заставили молодого человека самого заботиться о своем пропитании, и это, возможно, еще добавило к его обиде на Малера. Такое скопище грехов взывало к отмщению.
Сколь долго зрела эта ненависть? Трудно было сказать, но казалось, что Вильгельм пытался проложить свой собственный жизненный путь, ибо его университетская степень была подлинной. В любом случае Вертен теперь полагал, что в начале лета Тор решил убить Малера и нанял Редля, рабочего сцены в Придворной опере, который содействовал бы ему в этой попытке. Как эти двое встретились? Пока Дрекслер не сможет выследить этого человека, они никогда не узнают ничего точного об этом сотрудничестве. Они, естественно, знали, что исходом этих усилий стала смерть сопрано, барышни Каспар. А как насчет господина Гюнтера? Должно быть, он увидел что-то со своего места в оркестровой яме. Возможно, скрипач потом подошел к Редлю и угрожал ему разоблачением. Вероятно, он смог заметить, что падение пожарного занавеса было вовсе не случайностью, а результатом злостного намерения. Гюнтер был ограничен в средствах: возможно, он надеялся улучшить свое финансовое положение посредством этих угроз.
Как бы то ни было, Гюнтер заплатил за эти сведения своей жизнью. Кто совершил это преступление? Редль или Ротт, он же Вильгельм Тор? Полной ясности не было. И тут весьма кстати подвернулось случайное объявление Берты о вакансии помощника адвоката. Кстати, потому что к этому времени Ротт-Тор уже наверняка должен был знать о расследовании Вертена. Так что, если ему удастся заполучить эту вакансию, он попадет в самую гущу расследования и будет иметь доступ к Малеру и вне Придворной оперы. Для Тора это должно было выглядеть как ниспосылаемая небом благодать, поскольку это дало ему возможность вступать в прямые сношения с композитором, подрезать тросик тормоза велосипеда, а когда эта затея провалилась, отравить его начиненным мышьяком рахат-лукумом.
Что же касается анонимного письма, извещавшего об убийстве выдающихся венских композиторов, то Тор-Ротт в качестве служащего фирмы имел доступ ко многому, Вертен понимал это. Вдруг на ум ему пришло смутное воспоминание, как однажды он составлял список подозреваемых и Тор вошел, чтобы передать ему несколько документов. Не слишком ли он задержался возле стола? Видел ли он, что Вертен добавил целую колонку подозреваемых, что его расследование приобретало новый и опасный для Тора поворот?
Вероятнее всего, дело обстояло именно так. Тору было понятно, что, как только будет раскрыто дело Ганса Ротта, обнаружение ниточки, ведущей к младшему брату, фактически к нему самому, будет вопросом лишь какого-то времени. Таким образом, это натолкнуло его на мысль изобрести ответвление, фальшивый след для расследования, который они с успехом и разрабатывали некоторое время, ища кого-то, кто умертвил Брукнера, Брамса и Штрауса, а также совершил покушение на жизнь Цемлинского. И все это время у Тора были развязаны руки для совершения дальнейших покушений на жизнь Малера.
Эти дни в жизни как его, так и Гросса не относятся к числу самых удачных, думал Вертен, когда они шли через Фольксгартен и достигли наконец широкого простора Рингштрассе.
И затем эта несчастная фройляйн Паулус, проститутка, зверски убитая в своей мансарде. Конечно, Тор подслушал разговор с Дрекслером в конторе и понял, что его вот-вот выследят. Последний акт чрезвычайной жестокости был явно плодом извращенного ума. Оставалось только испытывать удовлетворение от того, что жизнь Тора оборвалась, что цепь гибельных деяний нашла свое завершение, не имеет значения, по каким причинам.
И все-таки почему Вертен испытывал какую-то острую неудовлетворенность?
— Приободритесь, Вертен, — посоветовал ему Гросс, когда они пропустили перед собой проезжающий мимо фиакр, перед тем как перейти Ринг. — Ваша женушка определенно будет довольна плодами ваших трудов. Что же касается меня, то я с наслаждением поделюсь с господином Майснером последними моментами жизни нашего Вильгельма Тора.
Десятью минутами позже, войдя в квартиру на Иосифштедтерштрассе, они узнали от госпожи Блачки, что Берта и ее отец всего несколько минут назад отправились в Придворную оперу.
Экономка неодобрительно взглянула на Вертена:
— Я пыталась образумить ее. Женщина в ее положении не должна посещать публичные собрания. Но этот ее папаша! И барышня Шиндлер. Они оба уговорили ее. — Женщина с сожалением прищелкнула языком.
— Я уверен, что это будет прекрасно, — выдавил из себя Вертен, обескураженный отсутствием жены.
Разочарование Гросса оказалось куда как больше, когда он выяснил, что госпожа Блачки не приготовила никакого ужина.
— Тогда мы поужинаем в другом месте, — объявил Вертен, принимая более веселый вид, чем соответствующий его истинному настроению. — Ну что, Гросс? Что скажете насчет шницеля в кафе «Фрауэнхубер»?
— Я не буду протестовать, друг мой.
Немного освежившись, они уже собирались уйти, как зазвонил телефон. Вертен поднял трубку только для того, чтобы услышать от Дрекслера об отсутствии господина Редля по адресу его проживания в Двенадцатом округе. Квартирная хозяйка сообщила, что он выехал несколько недель назад, по его собственным словам, в Бремерхафен, а оттуда на пароходе — в Соединенные Штаты.
— Патрульные полицейские теперь будут на седьмом небе от счастья, — добавил Дрекслер перед тем, как положить трубку. — Мы наконец сможем высвободить людей, выделяемых для охраны Малера, и заняться действительно произошедшими преступлениями.
Они добрались до кафе в фиакре, и поездку оплатил Гросс. Сегодня явно имелся повод для празднования, так что Вертен постарался забыть о своих противоречивых чувствах и наслаждался стаканом игристого, которое Гросс заказал официанту Отто.