Лодыжку обожгло болью, выбившей из легких весь воздух: кто-то ударил металлическим предметом, рассмотреть который младшая дочь рода Д’Эндарион не могла, уткнувшись лицом в шею н’урра. Но если это даже и было лезвие, то короткое и ударившее плашмя – иначе бы отделалась она не ожогом с едва заметной раной. Но это действие со стороны смесков породило новые волнения: реакция на металл не могла быть незамеченной. Уязвимое место было найдено. Страх перед копытами н’урра, уже пробившими череп одному из нападавших, уступил место воодушевлению, с которым несколько «выродков» метнулось еще ближе к агнусовой животине, наконец, стаскивая уже не сдерживающую слезы девушку на землю.
Айне казалось, что сейчас ее попросту разорвут на части, и бессознательно срывающиеся с губ просьбы остановиться, не имеющие смысла, станут ее предсмертными словами. Она все еще пыталась найти оправдание толпе, захваченной безумием и желанием отомстить. Она все еще хотела что-то сделать для них, чтобы прекратить бессмысленные возмущения. И ощущая, как ломаются ребра от ударов, и вспыхивает болью лицо, которое безжалостно полосовалось чьими-то когтями, она пыталась провалиться в спасительную тьму. Потому что если Трехликая захотела сегодня увидеть свое дитя перед Вратами, пусть последние минуты сделает менее мучительными.
А в какой-то момент почудилось, что Пресветлая Мать ее услышала. Пропало все: звуки, прикосновения, ароматы. Будто их отключили за ненадобностью. Веки поднять не получалось, но даже если бы удалось открыть глаза – младшая дочь рода Д’Эндарион была уверена – кроме густой, давящей тьмы она бы ничего не увидела. Потеря веса собственного тела, последовавшая за этим, едва обозначенная болью в каждой клеточке, стала последней каплей к расслаблению. Наверное, именно таков ее путь до Врат.
И только спустя неизвестный ей промежуток времени, в течение которого не происходило ничего похожего на перемещения по туманным лабиринтам, зато возвращались ощущения, с которыми тут же явилась невыносимая боль, словно тело пропустили через мясорубку, оставив в нем жизнь, Айне поняла, что милости со стороны богини она не дождалась. Голоса, пробивающиеся в сознание, не могли существовать в коридорах, ведущих к Вратам. Тепло, обволакивающее ее всю, но сконцентрированное где-то слева, не свойственно туманному нигде.
Мучительно приоткрывшиеся глаза, на которые уже не было давления извне, с трудом воспринимали свет. От него хотелось скрыться в каменном склепе, словно он был способен испепелить ее плоть, как в тех странных сказках, принесенных из соседнего мира. В такую чушь младшая дочь рода Д’Эндарион не верила, ведь даже создания Бездны солнечных лучей не боялись, но сейчас отчего-то отчаянно мечтала о возвращении во тьму.
- Ты можешь меня видеть? – слова различались и воспринимались разумом неохотно, но смысл столь короткой фразы все же дошел до девушки. Чуть повернув голову на голос и сощурившись, Айне пыталась сфокусировать взгляд на проявляющейся из слепящей белизны фигуре. Контуры расплывались, но удавалось с полной уверенностью установить, что рядом находится мужчина. И, похоже, знакомый. Губы и голос слушались еще менее охотно, нежели зрение, поэтому экра лишь чуть дернула головой, изображая утвердительный кивок. Спаситель – а, похоже, ему стоило сказать спасибо за подозрительную тишину там, где должна была быть обезумевшая толпа – ответом остался доволен. Вроде как.
- Потерпи немного, сейчас может стать еще хуже. Но ты скоро будешь дома, - прижав израненную девушку к себе покрепче, он переключил внимание на своего спутника, успокаивающего н’урра, которому тоже досталось. Причем, не столько от буйствующих смесков, сколько от того заклинания. Мужчина немногим старше сидящего с Айне молодого человека короткое слово-приказ понял верно. Складывая ладони вместе и концентрируясь на кончиках пальцев, на которых начал формироваться и разрастаться молочно-белый шар, он присел, касаясь одним коленом влажной земли. Энергетическая сфера постепенно увеличивалась в размерах, захватывая пространство. Как только она втянула в себя четыре живых фигуры, находившихся на дороге, мужчина резко развел ладони в стороны.
Шар взорвался осколками, исчезая и оставляя лишь искореженные заклинанием, примененным до этого, трупы смесков.
В сказках принцы появляются внезапно, по велению судьбы. В ее личной не_сказке Брайс появился лишь потому, что цепь первородного брака на определенном расстоянии сигнализировала об опасности для второй половины. И если бы он не направлялся в сторону леса, с которым граничила Рокша, этой встречи, похожей на спасение, не случилось бы. Тем более что не окажись с ним его спутника, спасения бы не произошло.
Но хотя бы в этот момент Айне могла быть благодарна Трехликой за связь. Потому что позже, когда они расстанутся у ворот особняка, где юноша сдаст пострадавшую на руки Кейре, она проклянет Пресветлую Мать. Когда узнает, что их брак невозможен.
Хотя все это – лишь очередной каприз Высших.
***
Первая смерть, что кровью обагрила руки Илиссы, не желала истираться из памяти. Она определенно что-то сорвала внутри, потому что стало и легче, и тяжелее одновременно. Тяжелее – потому что женщина никак не могла себя простить, легче – потому что новые идеи окутали плотным облаком сознание. Макет Альтерры тихо покрывался пылью, клубящейся в потоках солнечного света, льющегося через высокие окна. А одна из самых сильных дочерей Трехликой исписывала листок за листком, все над чем-то раздумывая и что-то вычисляя. Срывалась с места, распугивала слуг своими перемещениями по коридорам из спальни в библиотеку и обратно. Удивляла супруга своей незаметностью из-за внезапного переселения в одну из дальних комнат, почти ничем не заставленную. И не понимала саму себя, расчерчивая знаки, что точно не имели связи с Альтеррой, а были взяты из чужих реальностей.
Мертвому уже было нечего терять. По нему никто не заплачет. И потому идеальнее материала для эксперимента не найти. В конце концов, если все пройдет удачно, она сможет хоть как-то искупить свою вину перед человеком, чья смерть на ее руках. Правда, если исход окажется печален,.. но ему нечего терять. Хуже ему не станет. Стоит ли считать это оправданием?
Ежась от холода, хотя в помещении не наблюдалось даже намека на сквозняк или прохладу, Илисса смотрела на распростертое перед ней тело. Пальцы мяли фактурную ткань платья, пока сама женщина не решалась сделать последний шаг. Она до сих пор не могла спокойно смотреть на человека, перед которым была виновата. Пусть он и был одинок, пусть он и не имел ничего на данный момент, но кто мог с уверенностью сказать, что у него не существовало ни одного шанса на семью и тепло? На то, что однажды он проснется не один. Зато теперь она все уничтожила.
Одна из самых сильных дочерей Трехликой могла сколько угодно активно рваться к управлению межмирьем. Но столь жестокие игры с хрупкими фигурками, ломающимися с одного удара, в планы не входили. Она не собиралась убивать тех, ради кого вообще все задумывалось. Только в определенный момент словно бы наваждение случалось, и экспериментаторская деятельность прорывалась наружу, сметая все и погребая под собой чужие жизни.
Все еще дрожащей рукой откупоривая колбу с густой темно-коричневой жидкостью, Илисса опустилась на колени. Рядом уже расположился лист бумаги, где от руки были набросаны формулы, что предстояло проверить. Прыгающий почерк выдавал эмоции, что владели автором. А бурые пятна – условия, где все записывалось. Как и всегда. И сейчас, совершенно точно, возможный ценный источник знаний, который потребуется сохранить, станет еще более неприглядным. Если ее руки не прекратят трястись, расплескивая ценную субстанцию из пузырька.
Делая неловкий надрез в области запястья мертвого мужчины, Илисса сначала просто безвольно полоснула по коже, не оставив на ней и намека на прикосновение старательно наточенного лезвия. Только с четвертой попытки удалось открыть вену, когда внутренняя тряска стала чуть тише. Первый раз – всегда страшно. Первый раз – всегда выбор. И от того, куда склонится чаша весов, может зависеть вся жизнь. Порой, и чужая.