Сказать, в конце концов, что учитель Богдан все это знает, но вынужден привечать любого, желающего стать мистирианином, ради увеличения числа верующих?
— Позволь объяснить тебе простую вещь, — наконец начал отвечать Волков. — Во всех церквях и храмах, во всех религиях есть два типа верующих — это прихожане и захожане. Прихожане — это мы с тобой, исполняющие все заповеди, живущие по законам Книги, по вере, по учениям Отца и Старших. Для нас храмы и церкви — душевные обители, учителя — духовные наставники. Лишь там свет Истины нисходит на нас, освещая нашу жизнь.
Феликс не перебивал, слушал очень внимательно. Егор продолжил:
— Но также есть и захожане. Это те, кто еще не познал в полной мере все величие и благодать мистирианства. Они все еще блуждают во тьме, осеняют себя ритуальным знамением, но не знают заповедей, едят мясо во времена церковных праздников, путают деяния святых и даже не в полной мере верят в Истину и Отца.
Прежде, чем Феликс взорвался гневной тирадой, одноглазый поспешно вставил:
— Но они — такие же дети нашего Отца, заблудшие и потерявшиеся. Рано или поздно они уверуют. И будут благочестивыми прихожанами, как мы с тобой. Потому найди в себе силы пожалеть их, не корить и не гнать проч.
Волков замолчал, наблюдая за реакцией собеседника. По грубым чертам лица сложно было понять, что сейчас думает Феликс, но стыдливо опущенная голова была более чем красноречивой.
— Я понял, Феникс, спасибо. Мне стыдно за свои слова и мысли.
— Будь зрячим, друг мой, правда откроется сама. А что же касается верного толкования Киги Истин, то я могу ответить так — Книга каждый раз говорит с нами о том, что нам нужно в данный момент. И одни и те же тексты могут звучать по-разному в грусти или в радости, каждый раз давая нужные ответы. Поэтому для верного толкования Книги загляни в себя, Истина там.
Феликс вдруг схватил ладонь Волкова, крепко сжал ее в своих руках. Горячо зашептал:
— Спасибо, мой учитель, спасибо. Извини, что в этот поздний час отвлек тебя. Могу ли я чем-то загладить свою вину?
— Ты ни чем не провинился, Феликс, — успокоил собеседника Егор. — Но не пропадай, ты мне понадобишься вскоре. А пока ступай, я позвоню. Будь зрячим.
— Будь зрячим. Еще раз спасибо, — Феликс отпустил руку, отступил назад, накинул капюшон и быстрой походкой скрылся в темноте.
Волков провожал его фигуру взглядом до тех пор, пока она не растаяла на фоне чернеющих деревьев. Вздохнул, вытирая влажный от мороси лоб.
С каждым приходилось разговаривать на понятном ему языке. Иногда приходилось говорить то, что хотели услышать. Особенно это касалось нужных людей.
Именно таким нужным человеком был Феликс Гош, личный боевик Волкова, готовый абсолютно на все.
Именно этого человека Роман Ильин называл «личным фанатиком» Егора.
Фанатиком и убийцей.
Ключ на длинной ножке привычно вошел в замочную скважину и трижды щелкнул засовом. Металлическая дверь отворилась, пропуская хозяина внутрь. Пальцы уткнулись в выключатель, бледный свет слабенькой лампы проявил прихожую.
Волков закрыл входную дверь, накинул стальную цепочку. Бросил ключи на потертую глянцевую поверхность невысокого трюмо. Привалился плечом о прохладную стену, устало вздохнул.
Он ненавидел эту квартиру. Но только тут он мог быть самим собой.
Скинул ботинки, прошел в гостиную, минуя санузел и кухню.
Шифоньер с раздвижными дверьми, рабочий стол, заваленный мелким канцелярским хламом, тусклый монитор компьютера. Книжный шкаф с серьезными корешками солидных книг, журнальный столик с темным кругом от горячей чашки, продавленное кресло перед телевизором. На единственном стуле — мятая одежда «в стирку».
Все на своих местах. Даже предусмотрительно оставленная на двери в кухню сигарета — не скинута, не смещена. Есть шанс, что гостей не было.
С каждым шагом плечи Егора опускались все ниже и ниже, шаги становились медленнее и тяжелее. Наконец, он и вовсе остановился, переводя дух.
Устало не тело. Устало сердце.
Заставил себя переодеться в домашнее. Заставил себя поставить чайник и разогреть позавчерашний ужин. Заставил себя поесть, практически не ощущая вкуса.
Искра превратилась в обычного мужчину, сгорбленного над тарелкой макарон. Одинокого, немолодого.
Свет из кухни желтым прямоугольником ложился на пол темной гостиной. Он почти дотягивался до еще одной комнаты в квартире Волкова. До комнаты, в которую дверь была наглухо заперта.