священный Ниппур, а дети их учили в школах древние шумерские
гимны. Так продолжалось до тех пор, пока к власти в Вавилоне не пришел царь Хаммурапи (1792–1750 гг. до н. э.), аморей по происхождению, не желавший довольствоваться ни доставшейся ему территорией провинциального городка, ни мировоззрением народа, никогда не
бывшего в числе его предков. Хаммурапи в считанные годы завоевал
всю землю Месопотамии и провозгласил себя верховным попечителем
всех шумерских храмов. Однако он в корне пересмотрел идеологию
страны. Во главе пантеона встал главный бог Вавилона Мардук, заме-нивший шумерского Нинурту в роли героя, побеждающего злодеев накануне Нового года. В мифе, возникшем при Хаммурапи, такими зло-деями и чудовищами оказываются боги пресных и соленых вод Апсу
и Тиамат. Мардук, отправляющийся на бой по просьбе старших богов, выдвигает единственное условие — признать его верховным правителем мира, отдать ему свои имена и функции. Боги соглашаются, сра-
46 ИСТОРИЯ
РЕЛИГИИ
жение заканчивается победой Мардука, и он немедленно получает обещанное. Точно так же поступает и сам царь Хаммурапи, получивший
почти неограниченную власть и официальное признание со стороны
всего шумерского жречества. Покончив с общинной идеологией прежних времен, Хаммурапи провозглашает курс на защиту интересов
собственника, тем самым признавая право человека на индивидуальное существование и придавая религии характер интимно-личностных
взаимоотношений человека и бога.
Со времен Шумера религия Месопотамии пыталась решить вопрос
о дистанции между смертным и бессмертным миром, между человеком и богом. Дистанция эта вначале определялась существованием загробного мира — «страны без возврата», предназначенной только для
людей. У шумеров загробная жизнь одинакова и для простого человека, и для царя — все находятся в одном мрачном помещении, скучают, голодают и испытывают жажду. Никакой радости загробное бытие не
доставляет, поэтому и стремиться туда не стоит. Боги же могут быть
смертны только временно, пока не подоспеет помощь других богов
(хотя их вечную жизнь тоже нельзя назвать радостной и блаженной).
Однако если в шумерской религии боги находились рядом с людьми
и руководили их деятельностью, то в вавилонское время человек, пре-доставленный государством самому себе, начал чувствовать, что боги
оставили его. У него возникло подозрение, что боги или испытывают
его в вере, или вовсе перестали заниматься делами людей. Жизнь в качестве бога представляется ему недостижимой, жизнь без богов — невозможной, поэтому он всеми способами пытается приблизить богов
к себе, вернуть их расположение и помощь. В ход идут жертвоприношения, заговоры, молитвы. Иногда после этого человеку становится
лучше, и он возвращается к прежним мыслям о богах. Иногда приме-ненные средства не помогают, и это заставляет человека усомниться
в близости богов к сотворенному ими миру. В конце концов, пессимис-тическое мировоззрение вавилонянина, вынужденного наследника
внеличностной космогонии шумеров, дает два противоположных, но
одинаково бесполезных рецепта по сокращению дистанции.
Один из них — аккадский эпос о Гильгамеше. Его герой Гильгамеш, царь шумерского города Урука, был на две трети богом, а на
одну треть человеком. Он посвятил свою жизнь различным способам достижения бессмертия. Сначала он убивал соперников, думая, что бессмертие приносит слава воинского подвига. Но оказалось, что
боги не поощряют таких действий. Затем, осознав тяжесть своих злодеяний и утратив друга, умерщвленного богами вместо него, Гильга-
Глава 2. Национальные религии 47
меш облачается в рубище и идет за рецептом бессмертия к праведни-ку, спасенному богами от потопа. Праведник после долгих уговоров
дает Гильгамешу желанное бессмертие, но по пути домой герой теряет его. И единственным «бессмертием», которое суждено Гильгамешу
после его странствий, становится обессмертивший его текст рассказа, благодарно читаемый потомками. Итак, единственно возможное для
человека бессмертие — духовное, говорит вавилонский эпос. Другой
текст, написанный как пародия на эпос о Гильгамеше, носит условное
название «Разговор господина с рабом». Это диалог-парадокс, в котором раб всегда соглашается с господином, даже если тот высказывает
противоположные желания. Когда собеседники убеждаются в том, что никакое человеческое действие не обещает однозначно благоприятных последствий, а богов нельзя приручить, подобно собаке, они