По словам Матвея, апостолы увидели появившийся в прозрачных сумерках восточной ночи сияющий и как бы прозрачный образ Учителя, причем лик его светился, как солнце, и одежды его распространяли яркий свет, и две фигуры появились по обеим его сторонам, которых ученики приняли за Моисея и Илью. Когда же они пробудились от этого необыкновенного состояния, которое казалось одновременно и глубоким сном, и самой яркой действительностью, они увидали, что Учитель стоит около них и прикасается к ним, чтобы окончательно разбудить их. Но преображенный Христос, которого они созерцали в этом видении, остался навек запечатленным в их памяти (Мф. XVII, 1–8).
Но что же видел, что перечувствовал сам Иисус в течение этой ночи, которая предшествовала решительному моменту в его подходившей к концу миссии? Перед ним открылся небесный свет, и в его сиянии легионы светлых существ образовали как бы подвижный свод, небесную твердь, состоящую из эфирных тел, белеющих как снег, из которых вырывались нежные зарницы. На блистающем облаке, служившем для него подножием, шестеро в одеждах первосвященников поднимали в соединенных руках сверкающую чашу. То были шесть мессий, которые уже появлялись на Земле, седьмым должен быть он, и эта чаша означала жертву, которую он должен был принести, воплощаясь в свою очередь. Под сверкающим облаком раскрылась черная бездна: бесчисленные круги поколений, пучина жизни и смерти, земной ад.
Сыны Божии поднимают с мольбою чашу, неподвижное небо ожидает. Иисус в знак согласия простирает руки. Тогда сыны Божии склоняются ниц, и сонм ангелов с длинными крыльями и опущенными глазами возносит сверкающую чашу к светящемуся небосводу. «Осанна!» — разносится от неба и до неба в невыразимо нежных звуках… А он после того погружается в темную бездну…
Он решился: чаша должна быть испита до дна. Он пробудился на дне бездны, на рубеже мученичества. Все сомнения исчезли; час пробил, небо заговорило, земля стонала о помощи.
После этого Иисус спустился по долине Иорданской и направился к Иерусалиму.
На другой день он появился в храме, в преддверии, где толпились торговцы скотом и меновщики денег, которые своими жадными криками и звоном монет оскверняли священные плиты храма. Обращаясь к ним, он повторил им эти слова Исайи: «Написано: дом Мой будет домом молитвы, а вы делаете из него дом разбойников». Торговцы, устрашенные приверженцами Иисуса, которые окружали его плотным кольцом, и еще более его взором и повелительным движением руки, разбежались.
Пораженные священники удивлялись такой смелости с его стороны и страшились такой власти. Посланные от синедриона подошли к нему, требуя отчета, и спрашивали: «Какой властью делаешь ты все это?»
На этот лукавый вопрос Иисус ответил, по своему обыкновению, другим вопросом, не менее затруднительным для его противников: «Крещение Иоанново откуда было: с небес или от человека?» Они же рассуждали между собой: «Если мы скажем: с небес, он спросит, почему же мы не поверили ему, а если скажем: от человека, посчитает, что мы боимся народа, ибо все почитают Иоанна за пророка». И сказали в ответ Иисусу: «Не знаем». Тогда Иисус произнес: «И я не скажу вам, какой властью я это делаю».
Несколько раз городская стража, которую посылали, чтобы взять его, возвращалась ни с чем, устрашенная его словами или смущенная многочисленными сборищами. Несколько раз состоявшие при храме воины утверждали, что он исчезал с их глаз совершенно непостижимым образом.
Борьба закончилась громовыми обвинениями против лицемерных представителей религии: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царство Небесное человекам! Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что даете десятую из своего имения и оставляете важнейшее в законе: суд, милость и веру… Горе вам, что уподобляетесь гробам окрашенным, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты».
Заклеймив таким образом на все века религиозное лицемерие и лживый священнический авторитет, Иисус решил, что битва его окончена.
Несомненно, что и здесь, более чем когда-нибудь, его слова должны быть понимаемы в аллегорическом смысле, соответственно высшему символизму пророков. Тот из четырех евангелистов, который передал лучше других эзотерическое учение Иисуса, подсказывает нам это толкование сам, когда передает следующие слова Учителя: «Еще многое имею сказать вам, но вы теперь не можете вместить… Доселе я говорил вам притчами, но наступает время, когда уже не буду говорить вам притчами, но прямо возвещу вам об Отце» (Ин. XVI, 12, 25).