Очень часто рядом со словами Священного Писания ставится изречение греческого философа или какого-нибудь мифического и легендарного героя древности; рядом с библейским событием – какой-нибудь древний анекдот или рассказ из мифологии или какой-нибудь басни. «Идти во Христе, – говорит он в одном слове, – есть жить по образу жития Его. Ибо, как некоторый философ, отходя от мира сего, быв вопрошающим другом: что им в поминок он оставляет? отвещал: образ жития моего. Так и Христос, возносяся от нас на небо, так сказал: Образ бо дах вам, да, якоже Аз сотворих вам, и вы творите (Ин 13, 15)».
В языке Гедеона точно так же часто попадаются выражения, взятые из области, чуждой духовной жизни и не совсем свойственные церковной кафедре. Пророка Моисея он называет «преисполненным веры генералом», христиан – «воинами Царя Небесного, при крещении записанными в его гвардию»; день последнего Суда, Страшного Суда, называет «генеральным для всех человек экзаменом», приговор Спасителя осужденным на мучения грешникам называет «сентенцией»: «…сентенция оная у Судии праведного приуготовлена на тех, которые алчных не кормят, нагих не одевают…» Для изгнания укоренившегося в человеке греха нужна «экстраординарная благодать», и т. п.
Все это сообщало проповеди больше разнообразия и занимательности, но в то же время лишало ее свойственной ей важности и серьезности, отвлекало внимание слушателей от высоких предметов проповеди к мелким анекдотическим подробностям и вместо назидания доставляло слушателям приятное, но бесплодное для духовной жизни развлечение. Такие проповеди, по существу, не светились религиозной мыслью, не дышали чувством живой веры и любви и поэтому не создавали никакого религиозного подъема в обществе. Образованность проповедников служила, таким образом, не столько славе Божией, сколько славе их самих.
М. В. Ломоносов и его религиозное делание
Желание религиозно осмыслить приобщение России к европейской культуре, привлекательной и опасной одновременно, составляет важнейшую задачу истории нашего религиозного сознания. Рассматривая то или иное явление религиозной мысли XVIII века, мы все время задаемся вопросом: зачем к могучему древу древнерусской культуры, самобытной и глубокой, была привита Петром Великим столь чуждая и несообразная с ее природными свойствами западная лоза знаний?.. Нужно сказать, что эта прививка вызвала весьма длительные и болезненные процессы во всем нашем национальном организме, но, несмотря на это, лоза привилась, и теперь мы имеем возможность ощутить вкус новых плодов. Одним из таких первых плодов и явился Михаил Васильевич Ломоносов. Но прежде чем приступить к описанию его жизни и деятельности, мы еще раз бросим обобщающий взгляд на дело Петра I и постараемся определить яснее его религиозный взгляд.
Мы уже говорили о том, что с реформами Петра Русская Православная Церковь оказалась перед фактом глубокого раскола, поразившего дотоле целостное религиозное сознание русского народа. С одной стороны – тяготение к Западу, готовое предать забвению и презрению все родное, национальное, в том числе и православную веру, с другой – усиление внутренней замкнутости в расколе, грозившее погубить наш дух в неприступности национального самопревозношения, в горделивом сознании национальной исключительности. Перед лицом ясно определившегося распада Православная Церковь могла занять только одно единственно возможное положение – это остаться сама собою, остаться тем столпом и утверждением истины (1 Тим 3, 15), у которого мог укрепляться и возрастать верующий народ и верующая часть общества, сохранявшая в себе чувство истории, чувство ответственности за дальнейший путь нашего великого народа.