«Свобода или смерть!» Вот что теперь короной венчало Минюст. Десяток черных фигур стоял у края крыши, люди держали красно-белый флаг. Я узнала Женю! Я не испугалась, мало того, это был восторг и восхищение. Я до выступающих слез всматривалась в далекие лица героев. Все внутри ликовало. «Мы есть!», «Мы пришли!», «Регистрация!» — именно это заполняло теперь бесконечное пространство, народ внизу подхватывал. Толик Глоба-Михайленко полез цеплять на острые пики забора красивый плакат: «Мы вас научим Конституцию любить!» А дальше — сам висел рядом с плакатом, с задором размахивая руками…
Полчаса — это много. На крыше началось движение, появились еще люди, направились к нашим парням. Пытались возиться с наручниками, пристегнутыми к ограждению. Парни просто перешагнули хлипкие прутья и перебрались на самый край. Внизу отреагировали вспышкой восторга. «Свободу!» — и перечисление каждой фамилии тех, наверху.
— Цепляемся, цепляемся! — раздалась команда внизу, и мы все крепко сцепились локтями. Милиция, материализовавшаяся на обочине праздника где-то в середине процесса, наконец-то перешла к активным действиям. Пытались выдрать из центра цепи конкретно Романа. Пришлось возиться долго, людскую цепь все-таки разорвали. Да так, что свалка кубарем покатилась по улице, попутно, как снежный ком — горнолыжника, утянув за собой целый дорожный знак…
Я стояла в стороне, почти оцепенев, я не понимала, что теперь делать. Это все было так странно, так неприкрыто, как будто с правды жизни вдруг сорвали розовый флер. Чувства, что надо срочно спасаться, даже не возникало. Потому что не поступало команды. Роман скомандовать уже ничего не мог. Его, Толика с ограды, еще двоих человек заталкивали в машину. Наконец-то начав потихоньку шевелиться, я подхватила под руку какую-то школьницу, и мы поспешили вслед за удаляющимися спинами нацболов по направлению к метро. Как в фильме «Скины»: самые слабые девочки там задыхались далеко позади убегающей толпы. Хорошо, что за нами, в отличие от фильма, не гнались убийцы.
А где тут у вас избирком?
Москвич из спального района заблудился в центре Москвы.
Вечером 7 декабря, когда выборы в стране уже подходили к концу, мы быстро шли по пустым улицам центра, оставляя за спиной квартал за кварталом. Что-то долго мы идем… Исключительно уверенный в себе Кирилл Ананьев, предводительствовавший нашей группой, очень уверенно увел нас сначала в одну сторону, мелькая за спинами остальных клетчатым шарфом и зеленой курткой, потом мы развернулись, и так же уверенно клетчатый шарф двинулся обратно. Наконец подошли к ярко освещенному зданию, в узкой тени фонаря не отсвечивал наш человек — высокий блондин Николай Николаевич.
— Все уже закончилось… — слышала я его тихие фразы. — Наших свинтили. Кажется, сломали руку. Я сейчас в отделение, будем выяснять…
Оказывается, мы шли в Центризбирком…
Это было вечером. А днем…
7 декабря 2003 года Михаил Касьянов, премьер-министр РФ, был забросан яйцами в Москве на избирательном участке № 107. Задержаны: Максим Громов, Виталий Катков — вина не доказана, Анастасия Пустарнакова — штраф. На Наталью Чернову и Алексея Тонких было заведено уголовное дело по статье 213 части 2 УК РФ «хулиганство» (от 2 до 5 лет).
«…Как только Касьянов подошел к урне для голосования и начал картинно опускать в нее свои бюллетени, неожиданно из толпы выскочила женщина и кинула в премьера яйцом, которое живописно растеклось по премьерскому плечу. Наглаженный, с иголочки, костюм был испорчен. «Касьянов, выборы — это фарс!» — крикнула при этом женщина. Ее сразу же окружили сотрудники службы безопасности и вывели из помещения».
— Электрошокер — …я, только выглядит жутко.
Это было главное знание, под полой, тайком вынесенное нацболами с экскурсии в милицейский участок. Трое оперов на одного пацана, дубинка и пакет на голову — это было охарактеризовано: «Оказывается — выносимо». Пока один из парней пытался специально разбить голову об угол тумбы, чтобы таким образом зафиксировать побои, другой умудрился закатить под милицейский диван неотстрелянное яйцо…
Макс Громов в это время сидел в коридоре. Он потом рассказывал, как это все смотрелось со стороны.
— Из-за дверей кабинетов слышны звуки ударов и ор оперов: «Суки, уроды, почему из-за вас должны страдать невинные добропорядочные люди, то есть мы!» Время от времени запыхавшиеся, потные опера выходят перекурить: «Ну что у тебя?!» — «Да что, б…, 51-я статья!» — «Такая же…». — «Суки, …, а нам все это потом домой нести, в семьи, к женам, к детям. И все из-за этих уродов…»