Друммонд далее говорит, что изучение естественных законов, т. е. законов природы, может нам быть пособием для познания того другого мира (двойника), который мы называем невидимым; что главное значение этих законов состоит именно в даруемом ими видении невидимого; что сходство явлений обозначает тождество законов, и что посему законы духа тождественны с законами вещественного мира. Но в этих умствованиях много парадоксального. Не может быть тождества «магистральных линий», когда в одном мире есть стихия, которой действия непредопределимы, – свободная вола, – а в другом этой стихии нет. Не только всесильную волю Божию, но и смиренную молитву человека нельзя подводить под понятие о законе. Аналогий много; например, способность роста добра и зла и влияние окружающих стихий; но аналогии не тождество. Законы, по мнению Друммонда, не существуют сами по себе, они не силы, но подмечаемые однообразные процессы. Процессы духа не могут быть тождественны с процессами вещественных стихий.
В нас самих есть двойственность, и даже наше духовное я как будто способно к раздвоению на одно высшее, свободное, а другое, – низшее, не свободное. Первое живет, или по крайней мере может жить, особою жизнью, и законы этой жизни, т. е. процессы ее явлений, представляют черты, существенно отличающие их от законов видимой природы. Почему, например, нас, к земной жизни призванных, ничто в ней вполне не удовлетворяет?
Друммонд указывает на рубежи или грани, чрез которые нет переходов. Мир неорганический отделен от органического, и тайна начала жизни остается для нас тайной. Мир органический, в свою очередь, оделен от духовного и духовный ближе к горному, чем к органическому земному. Но мы менее живем духовною жизнью, чем могли бы ею жить. И как будто менее верим в ее истину, чем на словах признаем за истину. Мы часто отступаем от веры в какое-то неопределенное безверие и отступаем под предлогом благоговения, оправдываясь почитанием пределов, указанных древними писаниями. Мы говорим себе: доселе, но не далее. Это правило не безусловно применимо. Случается, что на рубеже святой почвы человек вдруг останавливается и под предлогом снятия сандалий из благоговения к этой почве отлагает заботу о дальнейшем пути, хотя, быть может, идти далее было возможно. Мы иногда слишком торопливо признаем непроницаемою тайной то, что нашему уразумению может оказаться доступным. Истинно таинственное не набрасывает около себя полутеней. Оно походит на грозный обрыв, внезапно встретившийся в области знаний. Края обрыва резко очерчены. К ним можно приблизиться и с них смотреть в темную глубину, где, по словам поэта:
Между людьми, не посвятившими себя специально научным исследованиям, но близкими к наукам по степени своего образования, много таких, которые встревожены шаткостью своих верований, искренно стараются преуспевать в борьбе с возникающими или возбуждаемыми в них сомнениями и усердно ищут себе опоры не только в Священных Писаниях, справедливо названных «Книгою книг», – но и в других книгах. Эти последние принадлежат к двум главным видам. Одни богословного, или церковно-назидательного содержания; другие научного, всем догматическим учениям почти всегда противоположного. В первых надеются найти освещающую, ободряющую, утверждающую и успокаивающую союзную силу; в других желают отыскать те недостатки новейших теорий, которые позволили бы сохранить прежние верования, не отрицая некоторых положительных результатов научных исследований и соображений. Часто случается, однако же, что такие книжные поиски за духовною помощью нас в конце концов мало удовлетворяют. Во времена духовных колебаний опора в чувстве, а не в мысли, особливо не в чужой мысли. Разлагающие способности нашего ума часто мешают нам поддаваться чужому мышлению, хотя бы мы того желали, и тогда нас смущает и раздражает неисполнение этого желания. Есть книги, которые производят на нас удручающее впечатление, потому что в них наши верования упорно опровергаются как противонаучная мечта. Есть и другие, к которым мы относимся более сочувственно; но они большею частью только повторяют, в несколько неизменном виде, давно нами слышанное, и потому нас не убеждают. Исключений немного.