В этом труде автор около пятнадцати страниц посвящает России и живо восхищается Петром I и произведенными им реформами. Всем делам этого могучего реформатора он расточает одни только похвалы, не усматривая в них никакого изъяна. Вот что он пишет о Церкви и духовенстве:
«Суеверие, избавиться от которого было не просто, притом, что не было особого рвения на этот счет, осталось с этими людьми, еще слишком молодыми, чтобы его превзойти. Однако терпимость имела место, впрочем, что я говорю? Не просто терпимость, но самое безграничное религиозное равенство, соблюдавшееся наилучшим образом, то равенство, которым, несмотря на широко распространившиеся знания, не могло похвалиться ни одно государство Европы. Когда размышляешь о том, сколько времени и труда потратили самые просвещенные правительства для того, чтобы освободиться от ярма духовенства, когда вспоминаешь, что им это удалось только благодаря тому, что они способствовали возрастанию некоторой безрелигиозности народов, не перестаешь удивляться, видя правительство, которому удалось без особого шума и за очень короткое время лишить служителей господствующего культа всякого значения в государстве, ни в коей мере не лишая при этом сам культ авторитета и силы, которыми он должен обладать ради наибольшего блага народов и государя. Верно, что незаметно превращенная почти что в один только внешний обряд, религия в России не имеет особой нужды в священниках, непредсказуемая логика которых, а также пылкое красноречие могут соблазнить и увлечь умы. Высшее духовенство, которое очень немногочисленно, составляют набожные и просвещенные епископы, которые являются не только церковными, но и государственными людьми, связанными самыми крепкими и самыми почтенными узами с главой правительства, который в то же время возглавляет и иерархию, где они по значимости идут сразу после него. Подначальные пастыри, будучи отцами семейств и получая содержание от государства, вдвойне ответственны перед ним за свое поведение. Не столько наставляя в нравственности, сколько заправляя совершением обрядов и вынужденные в основном общаться с низами, мало ученые и плохо оплачиваемые, они живут среди народа, и их жизнь обычно слишком мало являет из себя некий назидательный пример; как только они совлекают с себя свои ризы, тот же самый народ, который простирался перед ними и целовал край их рясы у алтаря, видит в них только соучастников своих самых грубых забав, и если бы он отважился вне стен храма пуститься в велеречивые рассуждения на какие-либо темы, не связанные с его служением, мы вполне могли бы принять его за комедианта, который решил в обществе взять тот героический тон, который соответствует его ролям в театре» ( Bossi. De l'independance de la loi civile. Paris, 1859. P. 148–150.)
Итак, перед нами вполне законченная картина, каждое слово подобно взмаху кисти, и получившийся портрет удивительным образом напоминает тот, который нарисовал граф де Местр, однако самая резкая критика последнего не так язвительна, как похвалы, которые раздает граф Босси. Он коснулся всех: императора, который возглавляет иерархию (отметим, что в ту пору правила женщина, Екатерина II), и епископов, подчиненных этому главе, коснулся правительства, лишившего духовенство всякого значения, религии, которая почти что превратилась в один внешний обряд. Что касается священников, то, как он полагает, государство налагает на них двойные узы: во первых, они — отцы своих семейств, во-вторых, получают жалованье от государства; они не столько наставляют в нравственности, сколько заправляют обрядами. Нет, граф де Местр все-таки далеко не так жесток, как граф Босси, но свидетельство одного подтверждает свидетельство другого, и мне показалось небесполезным сопоставить их.
XXIX
9/21 сентября 1804 г. я обедал за городом у господина Лаваля. Прибыв с некоторым опозданием, камергер Его Императорского Величества, тайный советник и служащий министерства иностранных дел господин Татищев сказал мне, что сильно устал этим утром, потому что исполнял роль судьи. В ответ на вопрос, который я ему задал, он ответил мне, что упомянутое министерство превратилось в суд, занятый рассмотрением дел, касающихся кочевых народов, зависящих от России.
— Сегодня утром, — сказал он, — я присудил пять тысяч семей одному из этих князей в ущерб другому.
— По апелляции, конечно же?
— Да, мсье.
— И без нее?