На свои успехи он ответил всем порывом почти безумной радости и надежды. Иуда трепетал упованием под первой лаской судьбы. Описывая бывшие и предстоящие Езекии и его потомку войны: «полетит на плечи филистимлян к западу, ограбят всех детей Востока, наложат руку на соседей и т. д. — Исайя вдруг подымается над этими перспективами мелкой и хищной политики иудейских удачников царьков и восторженно рисует чисто мессианическую картину. Когда царь Иудейский сумеет быть справедливым — преобразится вся жизнь:
«Будет препоясанием чресл его правда и препоясанием бедр его — истина. Тогда вол будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком и теленком; и теленок и молодой лев и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их. И корова будет пастись с медведицей, и детеныши их будут вместе, и лев, как вол, будет есть солому. И младенец будет играть над норою аспида, и дитя протянет руку свою в гнездо змеи. Не будут делать зла и вреда на всей святой горе моей, ибо земля будет наполнена знанием, как воды наполняют моря».
Конечно это были только метафоры социального мира, но самая грандиозность их раздвигала обетование Исайи о благочестивом Езекии и его потомстве и раскрывала передо взором восхищенного человечества какие–то далекие, голубые, золотые перспективы. Позднее персидский грандиозный мессианизм найдет благодатную почву среди учеников великого Исайи.
Идеал перерастал политику. Радуясь тому, как иудеи ограбят сынов востока, Исайя вместе с тем прославлял времена мира, подымаясь до интернационализма и все благодаря двум своим основным тезисам «нет Бога сильнее Иеговы», — «Иегова бог справедливости».
Демократический национализм был корнем, на котором развивался один из величайших идеалов.
«Перекуем мечи свои на орала и копья свои на серпы: не подымет народ на народ меча и не будут более учиться воевать».
Исайя убежден, что вина войн, да и других страданий падает на гордость военной аристократии:
«Поникнут гордые взгляды человека, и высокое унизится, и один Господь будет высок в тот день. Ибо грядет день Господа Саваофа на все гордое и высокомерное и на все превознесенное, — и оно будет унижено».
Если Исайя сблизился с царской властью, то потому, что она пошла к нему на службу. Царь стал орудием Господа в борьбе со знатью: «Господь вступает в суд со старейшинами народа своего и с князьями его: вы опустошили виноградник; награбленное у бедных в ваших домах, что вы тесните народ мой и угнетаете бедных? говорит Господь, Господь Саваоф». У Исайи громко раздается, несмотря на успехи его проповеди, и другая важная нота пророчества: призыв праведников к терпению, — они будут вознаграждены, но надо очистить сперва общество от скверного: отсюда неизбежная полоса страдания. — О праведнике Йсаия говорит: «Господи, в бедствии он искал Тебя, изливал тихие моления, когда наказание Твое постигало его. Как беременная женщина, при наступлении родов, мучится, вопит от болей своих, так были мы перед Тобою, Господи, были беременны, мучились, — и рождали как бы ветер, спасение не доставили земле и прочие жители вселенной над нами. Оживут мертвецы Твои, восстанут мертвые тела. Воспряните и торжествуйте, поверженные во прахе: ибо роса Твоя — роса растений, и земля извергнет мертвецов».
Все эти мотивы разовьют наследники Исайи, особенно великий безыменный пророк времен Кира, скромно и гордо присоединивший свою гениальную поэму утешения к дивным, блещущим образами наследию гениального руководителя царя Езекии.
Иеремия
Надеждам Исайи на потомство Езекии не суждено была сбыться. Сын его Манассия допустил аристократическую реакцию. Она вызвала бурный протест иеговистов, ставших большою силою. Не исключена возможность, что царь Иосия, ставленник партии иеговистов, взошел на престол в результате насильственного переворота. При этом царе пророческая партия с Иеремией, пророчицей Гульдой и первосвященником Хелкией во главе, лихорадочно спешила упрочить демократический социальный строй.
Иеремия был сам священником. Ренан следующим образом характеризует этого человека в третьем томе своей «Истории Израильского народа»:
«Религиозный характер у него резче выражен: трибун склоняется к священнику. Амос, Осия, иногда Исайя удивляют нас смелостью своей мысли, любовью к народу и индифферентным отношением к вопросам догматики и культа. Мы восторгаемся их благородным гневом. Видя, как несправедлив мир — они готовы разбить его. Они мыслят немного в духе наших анархистов: если нельзя улучшить мир — надо разрушить его. Иеремия гораздо меньше занят социальными вопросами и победой демократов. Это фанатик, полный ненависти к своим врагам: все, кто не верит в его миссию, для него подлецы, и он желает им смерти и возвещает им ее».